Первая «центральная» черта подчеркивает сакральный характер монархического института. Ее известными проявлениями являются церемонии коронации (превозносимые со времен Средневековья, чтобы насолить Империи) и касания королем кожных болячек с исцелительными или чудодейственными последствиями. Такое прикосновение включает обширный ряд ритуалов. В Версале столь различные деяния, как прикосновение к ранам золотушных, сбор пожертвований для бедных и вечернее раздевание монарха при свечах, предстают как лечение телесных и материальных напастей. Оно предписывается королем больным и бедным или исполняется первым камердинером при особе Его Величества. Такого рода врачевание неразрывно связано с религиозными обрядами: прикосновению к язвам предшествует причащение короля, немного напоминающее Евхаристию с вином и хлебом, что в принципе могут исполнять только священнослужители. Раздевание короля сопровождается вечерней молитвой дежурного священника и т.д.
Различные ритуалы требуют подбора на определенное время сотоварищей, которых для этого король назначает из аристократов высокого ранга. Таким образом на основании традиционной трехкомпонентнои схемы достигается сопряжение вокруг особы самого суверена как объединителя культов церемоний, идеи о превосходстве высшей военной знати и, наконец, заботы о здоровье, что служит метафорическим источником процветания, в том числе экономического, более широкой общности.
Сакральность суверена имеет и другие, менее церемониальные, но более драматические последствия: король при коронации дает клятву искоренять ересь в своем королевстве. Таким образом, классическая монархия во Франции и в других странах в религиозном плане (по крайней мере в принципе) является веронетерпимой, несмотря на то что время от времени и в течение достаточно долгого периода наблюдается феномен ограниченного сосуществования с еретическим инакомыслием. Такое случалось, например, в различные моменты Религиозных войн или в период действия Нантского эдикта (1598 г.) до его отмены (1685 г.). Тенденции к религиозной монополии тем не менее остаются устойчивыми: они опираются и на апофегму XVI века — «Единый закон, единая вера, единый король», а также и на афоризм «Религия королевства есть религия его подданных» (Cujus regio, ejus religio). Правильно понятый или кажущийся понятым интерес государя вынуждает его отстаивать определенное единообразие веры среди королевских подданных. Он добивается таким образом вечного спасения для самого себя. Государство устанавливает в этих целях религиозное единообразие. Оно заключает пакт социального характера[1] во всех смыслах этого слова с официальной Церковью. Разрушительные последствия, которые порой порождаются таким монополизмом, не осознаются массой ослепленных современников. Макиавелли — вопреки сврему цинизму, а может быть, и благодаря ему — самым первым стал проповедовать насильственное обращение нонконформистов. В этом смысле наши короли, известные как религиозные гонители (например, Людовик XIV), не отличаются особой жестокостью по сравнению со своими коллегами. Испания эпохи Возрождения изгоняет евреев, мавританцев. Англия со времен Елизаветы, ссылаясь на уголовное законодательство, практикует дискриминацию папистов, и не только ирландского происхождения. Далекая Япония в эпоху нашего Людовика XIII уничтожает христианское меньшинство. Пример терпимости голландцев найдет своих подражателей во Франции лишь во времена Бейля или Вольтера. А практические последствия появятся намного позже.
Сакральная сущность монархии, с другой стороны, органически вписывается в целостную систему символов и функций. Возрождение их проясняет: они включают в себя понятие королевского сана и справедливости, которые имеют фундаментальное значение для института суверена в своей целостности. Эта справедливость и этот сан бессмертны или по крайней мере долговечнее эфемерной физической персоны следующих друг за другом королей. Подтверждаются изречения XVI века: «Король, корона и справедливость не умирают никогда» и «Правосудие не прерывается». Чтобы лучше продемонстрировать вечность королевского служения, английские юристы елизаветинской эпохи выдвинули теорию двух тел у короля: одно — смертное, как и у любого человека, а другое — бессмертное, которое воплощает институт монархии. Оно на регулярной основе переходит от предшественника к преемнику. Во Франции (закон 1538 г.) монарх имеет двух ангелов-хранителей: одного — для его частной персоны, другого — для его официального титула. Когда умирает Франциск I, вечность высшего служения представлена манекеном покойника в натуральную величину, который до деталей похож на оплакиваемого усопшего. Манекен облачен в красное, как парламентарии, отправляющие правосудие. Его выносят приподнятым в полный рост, и эту гигантскую куклу располагают на самом почетном месте в погребальном кортеже покойного короля. Члены парламента в ярко-красных одеяниях сопровождают величественную куклу, подчиняясь обычаям и нормам, которые соблюдались при кончине предшествующих королей, как в том, что касается изображения монарха, так и в порядке следования сопровождающих.
1
Это молчаливое соглашение действительно носит социальный характер: оно содействует в самом прозаическом смысле сохранению социального порядка, отныне базирующегося на безусловной как политической, так и религиозной лояльности верующих.