Не зная, с чего начать разговор, молчала; с опаской и восхищением приглядевшись к глянцево-чёрным ягодам, осторожно попробовала, ожидая, что вкус будет иметь оттенок холода и тления. Раскушенная ягода брызнула соком, и я не смогла сдержать изумлённое мычание: это была самая лучшая ежевичина в моей жизни! Как будто не на морозе по велению страшного колдуна выросла, а напоена солнцем и жизнью. Гимли прав — это великий шаман. Попробовала вторую и упоённо зачавкала.
Ганконер тоже молчал, щурясь на солнышко, как кот. Меня много что интересовало, особенно две вещи: что меня ждёт в священных рощах эльфов, и как он дошёл до жизни такой, что морит крестьянских девственниц. Но спрашивать стеснялась, да и с чего бы ему отвечать, а даже если ответит, то ведь не факт, что правду? Язык — инструмент лжи. Вздохнув, брякнула наобум первое, что подвернулось:
— Ганконер, эти рисунки на тебе — защищать от зла? — и смутилась, что коряво изъясняюсь; не силён мой инструмент лжи пока, эхехе.
Ганконер ответил не на вопрос, а моим мыслям:
— Не огорчайся, Блодьювидд, владыка Трандуил даст тебе знание языков, и ты сможешь выражаться сложнее… я вижу, ты страдаешь от этого. Не печалься ни о чём: всё образуется.
Конечно, образуется, когда они меня усахарят, ага.
Мягким, тягучим, как тёмный мёд, голосом, лениво потягиваясь на солнце, Ганконер говорил:
— Ты попала в земли орков потому, что в ночь, когда открываются Врата, ворожили одновременно два владыки, и каждый тянул тебя к себе, — и тихо, бесцветно добавил, — это просто удивительно, как они обосрались.
Я потрясла головой, не веря услышанному, но он продолжал:
— Повезло, что Лаэголас, — Ганконер говорил на всеобщем, но растянул это имя с насмешкой, переходя на синдарин, — ехал в гости к королю Гимли и оказался не так далеко. Смог тебя найти, когда я передал ему информацию, вытащенную из двух пойманных орков. Я с отрядом охотников путешествовал по тем местам, и ночью мы… заглянули на огонёк. Двое орков у костерка разговаривали про странную женщину, пойманную ими в лесу и уведённую человеческими воинами, после того, как они перебили их отряд, а эти двое смогли сбежать, — и, явно копируя и передразнивая орка, грубо, с оркским рычанием, произнёс:
— Гарбаг, вот ты бы выжил в том лесу, из которого она вышла? В одиночку, в тех тряпках, что на ней были?
И, имитируя ответ Гарбага:
— Нет, сожрали бы в первый же день. Откуда эта баба там взялась?
Ганконер, снова становясь собой, продолжил:
— Я допросил их и удостоверился, что это ты. Отправил сообщение королю и принцу, а сам оставил отряд и путями духов добрался до того городишки. Кроме нас двоих никто больше не успевал, а надо было торопиться — я ощущал, что твоё пламя готово погаснуть, вместо того, чтобы вспыхнуть в священной роще, как полагается, — помолчал и с чувством добавил, — найти тебя и потерять — это было бы тяжёлым ударом.
— Вы думать, я богиня, и хотеть сжечь костёр? — я решилась уточнить этот животрепещущий вопрос.
И получила простой ответ:
— Да, — лицо колдуна в этот момент стало мечтательным, одухотворённым таким, и, не замечая, как мне поплохело, он вывалил на меня кучу непонятных слов. По отдельности я что-то понимала, а вместе смысл ускользал. Вздохнув, он добавил, — ты поймёшь. Владыка объяснит, я не могу. Твоя свита будет здесь со дня на день, мы ждём их. Я счастлив, что мы вдвоём смогли довезти тебя до гор невредимой, дальше ты будешь в безопасности. Я встречаю вот уже восемьсот двадцать первую зиму — и за всё это время не видел ничего прекраснее твоего пламени.
Угу, восемьсот двадцать первую зиму, стало быть. Совсем мальчишка) Мне хотелось уйти, побыть одной и пережить как-то мысль о своей судьбе, в которой я уверилась наконец. Может, выпить и поплакать. Перед эльфами я плакать не собираюсь, и с достоинством надеюсь встретить смерть. Да, я всего лишь человек, и богиней себя не ощущаю, но такие же, как я, люди, умирали на «Варяге». Распускать сопли перед остроухими не хочу. Вот поразительно — насилие по отношению к женщине для них недопустимо, а сожгут с праздничными лицами! Удивительный народ, конечно. Я вздохнула и повернулась, собираясь уйти, но была остановлена:
— Постой, Блодьювидд… ты спрашивала про рисунки. На теле, — ух, какое сложное у Ганконера стало лицо. И поразительно красивое, всё никак не могу привыкнуть к его фантастической и при этом естественной красоте, — я удивлён, что ты их видишь. Впрочем, в тебе живёт пламя, и от тебя можно ожидать всего. Смотри, я покажу всё, что захочешь, — тут, как мне показалось, он сделал маленькую сомнительную паузу. И снял тунику и рубашку, оставшись в кожаных штанах, как позавчера.
Я подобрала челюсть: такой наглядности не ждала, вполне бы удовлетворилась общим обсуждением. Но Ганконер, повернувшись ко мне, уже показывал самую большую татуировку под левой ключицей:
— Это знак, предотвращающий возможность завладеть моим телом, ревенанта из меня сделать не сможет ни один дух. Я бываю… в разных местах, и приходится принимать меры предосторожности.
— Показывать их — плохо для тебя?
— Я не мёрзну, Блодьювидд, — эльф улыбнулся.
— Плохо другое… плохо для дух, — я мучительно пыталась объяснить.
В нашем мире люди трепетно относились к татуировкам и спрашивать о них было дурным тоном, а уж тут… не вредит ли ему это в эзотерическом смысле? Но со словами было туго. Понимала почти всё, а вот сказать… Но Ганконер понял и просто ответил:
— Тебе можно всё.
Однако. Ах, ну да, богиня же. Похоже, меня ждут интересные развлечения. Мысль о смерти как-то отошла на задний план, и дальше я с увлечением узнавала о предназначении татуировок и всяких интересностях, связанных с этим. Да уж, любя чудеса и ужасы, я встретилась со специалистом по тому и по другому. Слушая страшные магические байки, поймала себя на том, что нажёвываю ежевику, как одна моя знакомая поп-корн во время фильма ужасов. Она меня в своё время удивила, купив перед сеансом ведро этого самого поп-корна, которое по объёму было больше, чем её талия, и как-то оно в неё влезло, и её даже не раздуло; я после кино спецом присмотрелась. Так вот, во время фильма ужасов она ела неравномерно: на особо страшных эпизодах начинала нахрустывать чаще раз в шесть — от ужаса. Вот умора) Я бояться забыла, сидя рядом с ней. А потом мы с ней пошли в Макдональдс, и она там ещё гамбургерами закусывала, пока я пила кофеёк. И была стройна, молодец, да)
Ганконер внушал странную смесь ощущений: было весело и страшно в его присутствии. И увлекательно. Не удивляюсь я, что, даже узнав его, бедные девочки попадались. Зачем он это делает — спросить стеснялась. Хоть и можно мне всё. Сама, по ощущению, была далека от мысли увлечься, не говоря уж о влюбиться, но персонаж крайне интересный. Хотя меня-то он соблазнить не пытается, в отличие от этих бедолаг.
— Блодьювидд! Наконец мы нашли тебя! — радостно сообщили гномки, выкатившиеся из-за поворота тропинки.
Оттуда же спустя несколько секунд появилась толпа гномов. И Леголас. Я воззрилась на него, пытаясь понять, помнит ли он что-нибудь из вчерашнего. Не поняла по лицу ничего — холодное, без тени теплоты, и глаза сузил, как будто не ежевичным соком я обляпана, а кровью; заделалась упырём, и он застал меня на месте преступления над свежевыкопанным трупом. Огляделась вокруг, пытаясь понять, что не так. И вправду ведь виноватым упырём себя почувствовала! А за что? Я богиня, мне можно всё)
Ганконер сказал что-то непонятное, по тону насмешливое, и Леголас, удивительным образом, холодно и враждебно ответив что-то ему, в мою сторону оттаял. Сложные у эльфов отношения, мда.
— Кататься на саночках с горки — такая же старинная народная забава гномов, как и гадания на яблочных семечках, — в учтивости принца сквозила насмешка, — возможно, и в ней Блодьювидд пожелает принять участие?