И шо вы думаете: следующим лотом этой восторженной продажи стал сам владыка Трандуил. Таллордир с очень верноподданным лицом разобрал короля по косточкам, старательно нахвалив: по частям и вместе. Первый мечник королевства, и он же самый крутой шаман. Он же великий правитель и военачальник, он же знатный экономист — торговля при нём процветает, и король богат; просвещённейший из правителей, покровитель искусств и собиратель одной из лучших библиотек Средиземья. А род какой древний! Знатнее только боги — тут Таллордир почтительно поклонился в мою сторону.
Чорт, да как король до сих пор ходит под грузом стольких достоинств, как его не разорвало от добродетелей! Представляю, как этому «бойцу и пахарю» сейчас икается от восхвалений. Аж подбрасывает, наверное, а он и не знает, кому обязан икотой, хе-хе. Посочувствовала королю, и, решив избавить его от недомогания, перевела разговор обратно на еду. Похоже, администратор и правда администратор, хороший и подкованный. И — ах! — королевские сады изобильны, только яблок выращивается несметное количество сортов: отдельно на еду, отдельно на мочение и варенье и отдельно на сидр. И тут мне стало интересно. Как же: сидр, легендарный напиток эльфов! Оказывается, яблоки для него так просто есть невозможно: мелкие и терпкие. Но сидр из них — лучший. И далее Таллордир самозабвенно вдавался в подробности, а я увлечённо слушала про процесс изготовления и связанные с ним сезонные обряды и традиции. Особенно вот впечатлилась тем, что туда мелких таких жучков валят. Спецом собирают и заваливают, в соотношении ведро к чану. И когда год на жучков неурожайный, то и в сидре нужного волшебства нету. Очень любопытно.
Подступали сумерки, и звуки вокруг начали глохнуть. Поддавшись настроению, Таллордир тоже примолк, а я неблагодарно вспомнила пастернаковское: «Тишина, ты — лучшее из всего, что слышал». Ехала, погрузившись в мысли. Когда-то читала, что у эльфов существуют два двора: Благой и Неблагой. Если тут есть хоть какой-то отголосок правды, то вся благость — в Лотлориэне, а я еду в пасть Неблагих. И если эльфы, относящиеся к благому двору, к людям относятся неплохо, то от неблагих человеку ждать ничего хорошего не приходится. Даже «дивным народом» их называли, опасаясь, что если о фэйри говорить недостаточно почтительно, они услышат и покарают.
Но да, они чудесны, удивительны, обворожительны и ужасны, и пробуждают в человеке способность мечтать, и иногда питаются этим. Однако Таллордир никогда не пробудил бы во мне способности мечтать. Не все эльфы одинаково обворожительны и ужасны, хе-хе)
Ночь упала на лес, и даже свет звёзд не проникал под полог деревьев, а дворца всё не было видно. Разве что дорога стала пошире немного, что радовало: веткой в глаз не попадёт, а то мы всё ехали и останавливаться не собирались. В глухой тьме и тишине, и я безуспешно пялилась, пытаясь хоть что-то разглядеть. Тьма-тьмища. И тут что-то лёгкое и мокрое пролетело передо мной и упало на спину оленю. С опаской нащупала и поняла, что это цветок, похожий на те, что Ганконер заставил цвести в лесу, вокруг соснового пенька: тоненький скрипучий стебелёк, нежные лепестки пониклого колокольчика. И запах — свежести, весны и безнадёжности. По движению воздуха поняла, что с боков дороги в нас бросают эти цветочки, и иногда они задевали меня. Страннейшим, незабываемым ощущением было ехать в темноте, слыша только шум ветвей, мягкие звуки движения лошадей по снегу и лёгкий шорох подснежников, которыми осыпали нашу кавалькаду. По ощущению, мы выехали на достаточно открытое пространство, и цветы поменялись на — я почувствовала по запаху — цветы флердоранжа, сиречь апельсинового дерева, и, внезапно, розы. Во всяком случае, одной я получила по носу.
Олень встал. Я почувствовала прикосновение лошади, на которой сидел шаман в короне духов; она обогнала нас и вышла вперёд. Шаман спешился. Снова услышала его звучный, хорошо поставленный голос, выкрикивающий что-то, с упоминанием моего имени, и глухой удар посоха, после которого тёплый золотистый свет залил окружающее. Открывшаяся картина поразила: воздух, светящийся сам по себе, и в этом свете величайшее из чудес этого мира — Король-Под-Холмом со свитой. Я столько читала страшных и прекрасных сказок, и вот эти сказки пришли за мной. И хотят меня съесть)
Вокруг уже не лес, а заснеженный сад, сияющий и золотистый, и гроздья откуда-то взявшихся светлячков разлетаются от дуновений ветерка и опускаются на ветви кустов и деревьев, и на нарядную толпу, собравшуюся по бокам аллеи, в конце которой — высокая фигура в длинном серебристо-белом одеянии и в короне, чем-то напоминающей рога оленя, на котором я сижу — костяные острия в красных ягодках.
Онемело смотрела, как к шаману с почтением подходит десяток эльфов. Двое из них с величайшим пиететом снимают корону духов — и он, постояв секунду, в обмороке падает на подставленные руки. Его несут в сторону короля, и эльфы по бокам аллеи кланяются, прижав руку к левой ключице, с восхищением глядя на беспамятного Рутрира. Кланяется и король, когда его проносят мимо, в сторону светящегося невдалеке дворца: голова в рогатом венце опускается; восхищение, печаль, понимание — всё выражается этим жестом. И… тишина. Когда несущие шамана исчезают из поля зрения, внимание окружающих тут же переносится. На меня. И смотрят все эти роскошные господа, как детсадовцы на наряженную ёлку. С неподдельным счастьем и праздничным светом на лицах. Оглядываясь, вижу, что спутников моих рядом нет. Никого, кроме спешившихся близнецов, торжественно помогающих сползти с оленя и уводящих его. Чувствуя себя очень маленькой, стою в конце аллеи, понимая, что надо идти вперёд — к невозможно высокой фигуре, с благосклонностью протягивающей в мою сторону кубок.
Подойдя ближе, мимо радостно кланяющихся эльфов, вижу уже только холёную руку в перстнях, твёрдо держащую золотой кубок, и золотистые пузырьки, выпрыгивающие на поверхность. Напиток эльфов — сидр. В молчании беру, подношу к губам и выпиваю. Что ж, жучки если и были, то их отчерпали, и напиток воистину волшебный, голова тут же начинает кружиться. Наконец нахожу в себе силы поднять глаза, всё выше и выше — и встретиться взглядом с владыкой. Боже, мне казалось, что в образе Трандуила я чувствую дыхание гения Гильермо дель Торо, работавшего над ним, и что образ в фильме должен быть максимально похож на живого короля, но в фильме не чувствовалось и десятой доли этой грозовой силы и высокомерия, смешанного с благосклонностью и снисходительностью.
— Совершенно настоящий, — бормочу по-русски непослушными губами, и слышу, как король говорит что-то, улыбаясь, и окружающие разражаются криками торжества и радости.
И я улыбаюсь и радуюсь в ответ, думая, что сидр таки волшебнее некуда, с жучками в этом году точно всё было хорошо, и позволяю проводить себя во дворец, плохо запоминая окружающее — хорошо запомнился только огромный зал, в котором хаотично и вместе с тем в дивной нечеловеческой гармонии перемешаны стволы, корни, колонны, вырубленные в живом камне, водопад и чёрт знает что ещё, и под потолком — сияющая адским пламенем огромная, свернувшаяся в воздухе саламандра, освещающая всё это. Трандуил мановением руки отделил от неё маленький лепесток, превратившийся в крохотную саламандрочку, и, освещая ею путь, по каким-то фееричным, совершенно непривычной человеческому глазу архитектуры переходам, повёл меня всё выше и выше, и за нами следовала восхищённая толпа; снизу, сверху и со всех сторон раздавались радостные клики ликующих эльфов, которым, как я понимаю, присутствие богини для праздника было уже не нужно.