На месте дерева не увидела. Подумав, что это приступ топографического кретинизма, поездила кругом — нет, место вроде бы то. Слезла с Репки, походила туда и сюда — нету!
Обычно очень сдержанная Пеллериен, не выдержав, спросила, не ищу ли я чего. Растерянно призналась:
— Дом Глоренлина. Вроде был здесь… — хотела ещё смущённо извиниться, что я-де не эльф, мне деревья в лесу иногда одинаковыми кажутся, да не успела.
Пеллериен, слегка кланяясь (да когда ж она ко мне привыкнет! наверное, никогда, если правда забеременеет на Бельтайн, он уж через несколько дней…), сообщила:
— Эру Глоренлин, очевидно, не хочет гостей, и чтобы видели его дом, тоже не хочет. Искать бесполезно.
Представила в красках, как эта дендрогангрена в ночи вытаскивает корни и уходит поглубже в пущу, и аж передёрнуло. У меня, наверное, сильно поражённое лицо было, потому что Пеллериен сочла нужным пояснить:
— Богиня, любой эльф может скрыть своё жилище от глаз. А уж тем более Великий шаман. Можно искать всю жизнь и не найти.
Надо же. Хорошая штука, удобная. Стояла, не зная, что делать.
Репка нетерпеливо вздохнула и с надеждой шевельнулась. Мокнуть ей не нравилось. На королевских хлебах она стала очень круглая, выхолена и избалована была до последнего предела. Я тоже вздохнула и тронула поводья.
Естественно, через несколько часов на ужине я имела возможность попрактиковаться в недумании чего не надо. Получалось отстойно — судя по бесстрастному лицу шамана. Обычно он мне всё-таки улыбался.
Разговоры и еда заняли было внимание, но тут Глоренлину принесли его настойки разноцветные. Отвлечённо глядя, как красивая рука в перстнях взяла первый крохотный стаканчик, снова раздумалась, как прекрасно уметь прятать дом ото всех. У людей-то на такое только ведьмы в фильмах ужасов способны. Ну, эльфы и есть раса лесных ведьмаков, чему удивляться… разве что тому, что я вообще это увидела.
Шаман поставил первую стопку, взял вторую, оранжевую. Спокойно сказал:
— Опростоволосился, — и немедленно выпил.
Бывает. Сколько я его знала, какие-то интриги плести он не стал бы. Выше этого. Недаром королевским двором пренебрегал.
И всё-таки выглядел он нормально, и я не знала, что думать. И решила не думать вовсе, пусть всё идёт своим чередом.
Через пару дней, против обыкновения, позвали меня в переговорный зал с утра пораньше.
Сияющий официозом король сообщил торжественно, что таки всё. То есть как: договор закончен и сегодня над ним будут принесены клятвы, что сделает его нерушимым. Остались небольшие дополнения, но это и помощники между собой утрясут до начала лета, и первого июня договор вступит в силу. А мы сегодня закончим и можно будет отпраздновать Бельтайн, сбросив мирские заботы.
Кивала, тоже сияя. Я соскучилась по сыну.
Огромный зал, в котором обычно не было мебели, кроме королевского трона, был поделен сегодня на две половины: в одной стоял огромный стол с документами и толпилась королевская свита, в другой было пусто, и несколько шаманов под руководством Глоренлина расчерчивали знаками пол. Такое я уже не раз видела: готовят специальные пентаграммы, стоя в которых, клянущиеся будут магически заверять клятвы.
Текст договора был написан до невозможности убористо и длинен, аки язык муравьеда. И к нему прилагалось штук пятнадцать свитков тех самых дополнений и подпунктов. Посмотрела на стол из белого камня, больше похожий на алтарь, с тоской — лежавшее там добро читать долго пришлось бы, да на староэльфийском-то, использовавшемся для особо официальных документов.
Эру Норранис, королевский секретарь, тут же вытащил из рукава маленький свиточек:
— Богиня, суть договора, касающаяся взаимоотношений с консортами. Остальное — только если у божественной возникнет сугубый интерес к экономической и политической составляющей.
Посмотрела с благодарностью, приняла и развернула. Написано было на синдарине. Ещё раз посмотрела с благодарностью и нетерпеливо принялась читать. Предполагалось, что у меня четыре консорта: король, аранен, Ганконер и Лисефиэль. Вызвать друг друга они не могут, при вызове одного из них на поединок любым посторонним остальные автоматически тоже считаются вызванными. По очереди. Ну, думаю, желающих много не будет.
М-да, тоже вот… прецедент создаётся. Раньше таких жадных воплощений богини и не бывало в Пуще. Вся моя жизнь… а, ладно. Продолжила чтение.
Живу, по договору, я в Эрин Ласгалене, во дворце. Каждый седьмой день принадлежит Лисефиэлю, а каждая четвёртая неделя — Ганконеру, но я дожна вернуться до наступления седьмого дня. Подумала. Неделя в месяц — не так плохо.
— От меня требуется подпись? Или клятва тоже?
— Что ты, elasse, какие клятвы, какие подписи! — владыку обычно трудно было чем-то впечатлить, но тут он, похоже, впечатлился, да и свита загудела. — Это было бы кощунством. От тебя требуется только выразить устное согласие. Подписи и клятвы — для консортов. Эру Лисефиэль принесёт их позже, когда выздоровеет, до лета есть время.
Стояла, думала. Эру Норранис эдак конфиденциально прошелестел:
— Богиня может поменять всё, что угодно, до принесения клятв.
— Всё, что захочу?
— Абсолютно. Богиня желает, может быть, отложить церемонию для подробного ознакомления с договором?
И тут меня осенило.
— Нет, это не требуется. Изменение можно внести прямо сейчас: я желаю, чтобы у меня было пять консортов. Пятый — эру Глоренлин, — и в наступившей гробовой тишине услышала глухой стук упавшего тела.
Оглянулась; из-за стоящих рядом не увидела, кто упал, но услышала тягучее:
— Унесите эру Глоренлина. Когда он очнётся, ему неудобно будет, что сознание потерял, — король даже не дрогнул.
Все молчали, пока шамана уносили. Я его так и не увидела, а вот Ганконер видел и взглядом разозлённой кобры проводил. Но смолчал.
Молчал и Трандуил. Я стояла и боялась, но вид безмятежный старалась сделать. Мне же всё можно; только что сказали, что договор могу как хочешь поменять, если прям вот сейчас. Слово сида нерушимо, о чём мне переживать?
Эру Норранис (убеждённый гей, между прочим) отмер побыстрее остальных. Скрипнув стилосом по бумаге, которую держал в руках, спросил:
— Владыка? — и такой бездны интонаций в одном слове я сроду не слыхивала.
153. Счастливое число
— Пятеро⁈ — владыке удалось переплюнуть своего секретаря в богатстве и неоднозначности интонаций.
«Где четверо, там и пятеро. Мне жаль его», — вслух бы не сказала, но мысли скрыть было невозможно, и сомнительная моя мотивация не была тайной для меня самой.
— Ну, сама от себя ты много что скрываешь, — сквозь зубы, зло.
А, это про внезапность мою. Как бы не вышла она боком Глоренлину. Что всё зависит от владыки сейчас, я хорошо понимала — хотя бы потому, что существовала более ранняя договорённость. Пощада рыжика стоила мне согласия на прочие последующие конфликты и убийства смотреть с улыбкой, не пытаясь помешать. Да мешать мне и нечем. Сейчас я сама на пощаду надеялась.
Король помолчал, раздумчиво сказал:
— Не только это… тебя ведёт судьба. Как никого из живущих. Возможно, пощада сейчас — для вас обоих, я понимаю, — приведёт к миру и правильно будет сделать, как ты хочешь. Одного Дракона достаточно… — и, с глумливо глянув на ощерившегося Ганконера: — А может, семь? Счастливое число, а?
Сквозь насмешку веяло лютым холодом и злобой, и внутренней болью.
Краем сознания отметила нездоровое оживление свиты. Ну конечно, про близнецов-то, скорее всего, никто не знает. Я же только что спонтанно выбрала пятого консорта из числа присутствующих. Логично предположить, что…
Отрицательно помотала головой, испытав нутряной непонятный ужас — и по тому, как Трандуил слегка дёрнул углом рта, поняла, что было, чего бояться. Согласись я, чёрт его знает, как бы всё пошло. Он, похоже, колебался до последнего.