Помню, что глазам стало легче, когда я оказалась в человеческом жилье с человеческими углами, кроватью и камином, в который тут же была заселена саламандра, и он вспыхнул вполне ласковым согревающим пламенем, а я рада была доползти до кровати и сесть на неё, и уже больше на ощупь, чем глядя, понять, что наконец-то усну на простынях: глаза слипались, и в голове шумело от впечатлений, усталости и сидра этого, по воздействию показавшемуся сильнее гнумской семидесятитрёхградусной настойки. Или это первый взгляд сказочного короля так действует на смертных — не знаю.
Помню, как проснулась ночью и поползла искать удобства, даже смутно не представляя, как это может выглядеть у эльфов, и боясь обнаружить расписной мифриловый унитаз с присобаченными сверху рогами (говорю же, сидр удачный попался!), но нашла только маленькую комнатку с земляным полом. Подумалось, что, значит, у эльфов отхожие места напоминают ящики для котов) Выходя и закрывая дверь, увидела, что над полом взметнулись какие-то зелёные лианы или змеи, но не стала вдумываться, доползла до кровати и упала в неё, тут же заснув снова.
Открыв глаза, увидела еле брезжащее утро и Трандуила. Поспать подольше его величеству, как выяснилось, не давало жгучее желание всобачить мне в голову знание языков — для начала синдарина. Чтобы ничто не препятствовало общению. Потом предполагались квенья и всеобщий. Всё это он сообщил очень мягко, и в лучах королевской благосклонности мог бы растаять айсберг. Ближе ко входу маячила восхищённая свита, очень напоминающая толпу зашуганных ординаторов при медицинском светиле, собирающемся провести уникальную операцию. С видом этого самого светила его величество индифферентно уселся на край кровати. Успокаивающе и сочувственно так заверил, что время подходящее; а что я голодная, так это очень хорошо: после магического обучения языку возможно лёгкое головокружение и лёгкая же тошнота. Но недолго. А потом мы пойдём завтракать. Попросил откинуться на подушку и расслабиться; положил руки мне на виски, заглянул в мои сонные глазки — и я почувствовала, как проваливаюсь в ревущий бездонный омут.
18. Консилиум и бусики
в палате операционной
хирург стоял как цитадель
собою выход закрывая
в тоннель ©
Очнулась от на редкость пронзительного противного голоса. Разговаривали на террасе, и если первого я слышала хорошо, то второй, разговаривающий баритоном, то ли стоял дальше, то ли пронзительностью такой не обладал — его почти не было слышно.
— Дорогой коллега, вы были несколько неосторожны, — дребезжащий тенорок был исполнен мягкого укора, — существо из иного мира, в котором совершенно, понимаете ли, нет магии. В нашем мире даже у хоббитов, не знающих и знать не желающих ни про какое волшебство, можно предсказать реакцию на магическое вмешательство любого толка; но в данном случае она абсолютно непредсказуема. А вы, мало того, что синдарин не только разговорный, но и письменный в эту несчастную головушку запихнули, так ведь сразу после этого в ней ещё и покопались от души, верно?
Баритон что-то отвечал с виноватыми интонациями, но ни слова не разобрала. Зато тенорок дребезжал очень отчётливо:
— Да, лечение воспринимает; да, жизненная энергия на пользу идёт. Если можно так сказать про нашу ситуацию. Ведь голубчик, если бы вы не держали её, она бы в тот же день умерла. Сами знаете: жизненная энергия сродни сексуальной. Не магической. Поэтому первое она воспринимает хорошо, а с магией надо было поосторожнее быть. А вы, так сказать, в девственное сознание вломились без подготовки. Неудивительно, что девочка заумирала. Сколько вы в неё за эту неделю жизненной силы вбухали? А она всё не очнётся. Не гуманнее ли, так сказать, отпустить её дух на свободу? И ей легче, и вам… — тут баритон возразил, причём я бы назвала это скорее ледяным ядовитым шипением, что контрастировало с прежними уважительными интонациями, но тенорок, нисколько не смутившись, продолжил:
— Да, ёжиков я лечу до последнего, но, коллега, это же ёжики, не люди, понимаете разницу? — судя по тому, с какой нежностью произносилось слово «ёжики», они для говорившего были на порядок ценнее. Баритон, судя по тому, что плюнул, разницу считал в другую сторону, — ну, нет, так нет, батенька, воля ваша, но такими темпами энергия скоро вам понадобится. Вот, кстати, удивительно, сколько она может поглотить, и всё как в бездну… Хорошо, из уважения к вам, я попытаюсь вернуть её дух из другого мира.
Так и вспомнился доктор Ливси со своим весёленьким: «Что ж, попытаемся спасти эту, в сущности, никому не нужную жизнь!»
Вдруг они замолкли, и, по ощущению, повернулись ко мне.
— Очнулась, — бодро, с позитивом продребезжал тенорок, — вот видите, коллега, а что я вам говорил? Молодость, пластичное и не слишком сложное сознание — практически без последствий перенесла даже ваши, так сказать, варварские методы… гм… проникновения.
После этого словесного экзерсиса я почти ожидала, что Трандуил нападёт на Радагаста Бурого — другие упоротые любители ежей и одновременно монстры практической лечебной магии в этом мире мне были неизвестны, а владыка, если верить дедушке Толкину, вспыльчив. Но Трандуил, не обратив внимания на этот ядовитый, якобы простодушный плевочек, размашистым шагом подошёл к постели, и я увидела, что синяки у него под глазами похлеще, чем были у Леголаса после лечения Репки. Значит, они действительно умеют отдавать себя. Как интересно. «Лёгкое головокружение», — он сказал. «А потом мы пойдём завтракать», — он сказал. А потом падение в бездну, и, как я поняла из подслушанного разговора, неделя между жизнью и смертью. И вот этот изумительный консилиум с Радагастом, которого, очевидно, выковыряли ради ценной консультации из Росгобела. Кстати, совсем забыла, но Ганконер же упоминал, что благодаря владыке я и здесь-то оказалась. Пока я медленно и лениво думала о разном, Радагаст спросил у Трандуила:
— Коллега, вы позволите? — и, дождавшись кивка, начал производить врачебные манипуляции, вглядываясь мои в глаза и поворачивая голову к свету. Меня, что характерно, не спросил. Ну канеш, я же не ёжик, а всего лишь богиня)
Ладно, старость, да ещё такую могущественную и эксцентричную, надо уважать; это и для здоровья полезнее, и я покорно терпела. Но не радовалась. Прикосновения заскорузлых, грубых и грязных пальцев были неприятны, и никакое уважение ничего не могло с этим поделать. Я такая нежная тварь, эхе-хе. Искоса глянула на Трандуила. С обеспокоенным лицом ожидая вердикта Радагаста, теперь он напоминал молодое светило медицины в присутствии более матёрого зубра. И не знаю, как так вышло, но мне неудержимо захотелось пошутить. Осознавая, что это чревато, ничего не могла с собой поделать. Как можно ласковее улыбаясь Трандуилу, произнесла с придыханием:
— О, владыка, благодаря вам моя жизнь полна событий.
Он вскинул на меня глаза. Ух, ну и взгляд! Он даже тень насмешки чувствует! Госпадя, что я делаю! Но чёртов язык продолжал:
— В диком мире, откуда ваше великолепное величество изволили меня выдернуть, всё-таки есть магия, и от моей болезни мог бы помочь один старинный, проверенный рецепт.
Трандуил посмотрел с интересом и молча кивнул, прося продолжать.
— Ежиный суп. Это практически панацея для жителей моего мира. Он снимает усталость, нездоровый жар, нечестивое уныние и приводит в благостное расположение духа. Но — и это очень важно! — ёж должен быть пойман и убит, будучи в счастливом расположении ежиного духа. Если ёж несчастлив — всё пропало! Мне очень нужен счастливый ёж! Умоляю, владыка, не дайте мне умереть! — подпустила трогательного дрожания в голос и просительно посмотрела на короля. А потом, тихонечко и искоса, на оголтелого любителя ежей, считавшего, что там, где ежа надо вылечить, меня уже можно с чистой совестью утилизировать — как тот отреагирует.