Трандуил же, ни на кого не глядя, стремительно подошёл к дверям. Окликнул, как я поняла, дежурившего секретаря, и я слышала, как ему даются инструкции снарядить охотничью команду: навыкапывать из нор и настрелять наисчастливейших во всём Эрин Ласгалене ежей. Склочный ежелюбивый старикашка замер. Я напыжилась, стараясь сохранить спокойствие, но он, внимательно посмотрев на меня и сквозь меня, и как будто разглядев что-то большее, чем материальную оболочку, неожиданно весело сказал:
— Голь на выдумки хитра, да, Блодьювидд? Какой удивительный у вас мир) — и окликнул Трандуила, — коллега, богиня ваша здорова почти и даже шутит. Не нужны ей никакие ежи, она просто захотела посмеяться над двумя почтенными пожилыми волшебниками. Отмените свой приказ, — и, внимательно присмотревшись, — если не потчевать её магией и не лезть к ней в голову хотя бы в ближайшую неделю, и совсем выздоровеет. На синдарине она болтает здорово, и даже врать научилась, но остальные языки придётся учить своими силами.
Глядя на напрягшуюся спину Трандуила, я пожалела, что чорт дёрнул меня за язык, но подтвердила, что да, это была шутка. И смутилась, подумав, что, действительно, совершенно неуместны мои шуточки по отношению к старым, как мир, чудовищам, и неизвестно, как они мне аукнутся. То, что они друг над другом сами шутят, не в счёт. Хорошо, что этот старый поц хотя бы не понял, что рецепт реален, и принадлежит к пантеону восточной медицины, а то бы возненавидел и мир наш, и меня, как его представителя. Впрочем, чего бояться смертнице, откармливаемой к празднику, как гусь? Хотя, как чего — остаток жизни могут испакостить.
Владыка пошёл провожать росгобельского кудесника. Я же, попытавшись встать, поняла, что вполне к этому способна, но только одеться не во что, кроме простыни, и рассудила, что лучше бы остаться в постели; но почему-то не осталась, и, завернувшись в простынку, как в тогу, поползла на террасу. В комнате было тепло, на террасе — холодно, а воздух вроде бы беспрепятственно гулял между ними; но ветер на террасе был, а в комнате не было. Несколько раз прошла туда-сюда, пытаясь понять, как сохраняется разница в температуре, при том, что ровно никаких перегородок, дверей и окон не было, и комнату от террасы отделял только ряд деревянных столбиков, увитых сухой жимолостью, и сквозь жимолость проглядывали руны, вырезанные на дереве. Терраса была заметена снегом, и при этом ни одна снежинка не перелетала за эти столбики. Наверное, магия. Сразу за перилами начинались ветви старого дуба, и открывался вид на заснеженный парк, с деревьями, кустами, лабиринтами, беседками, недействующими зимой фонтанами и прочими затеями. Снег был вытоптан участниками консилиума, и здоровенные следы королевских сапог (господи, какой у него размер ноги⁈ хотя при таком росте…) пересекались с маленькими следочками Радагаста. Кажется, они долго тут ходили.
Наморозившись на улице, вернулась обратно и осмотрела своё пристанище: квадратная комната с простой кроватью, безо всяких там балдахинов, очень красивое деревянное кресло из старых перевитых отполированных корней и такой же столик. Пол из дерева, причём не струганого, а из таких же перевитых между собой ветвей, как и кресло. И стены такие же. Камин роскошный — такое ощущение, что из стоявшей тут скалы и вырубленный; саламандра в нём реет, посылая волны приятного тепла. Как я поняла, проблемы с топливом, золой и вытяжкой эльфов при наличии саламандр не беспокоят. Рядом с камином на полу курильница, легкий дымок из неё пахнет чем-то цитрусовым. Небольшой коридорчик ведёт в комнатку с земляным полом — уверена, что это удобства; вот кстати, что это были за зелёные лианы? Зашла, воспользовалась, и выходя, опять видела, как они полезли из земли. А вот ванной нет, никакой вообще. Как-то грустно без неё, ну да ладно.
На этой печальной ноте вернулся король. Уселся в кресло, закинув ногу на ногу, и посмотрел на меня. Как всё-таки эльфы легко вписываются в окружающее! Не пытаясь устраивать поединок взглядов, опустила глаза и склонила голову. Осторожно взглянула — смотрит крайне непонятно. Молчала.
— Блодьювидд, что же ты молчишь? Была так разговорчива… — интонации непонятны, их как бы и нет, но подтекстом фразы может быть что угодно: угроза, насмешка, искренний интерес.
— Их величество старше и мудрее — сами знают, какой разговор начать.
— Блодьювидд, ты всё время думаешь с ужасом, что мне пять тысяч лет, — король досадливо поморщился, — да не смотри ты так! Да, мысли я слышу, как фон; в голове у тебя копался один раз, чтобы понять предыдущий опыт и ассоциации; больше туда не полезу; пока выздоравливаешь, во всяком случае. То есть буду слышать только то, что думается громко и прямо сейчас. Поэтому же не могу точно сказать, не ошибся ли Радагаст: возможно, ты всё-таки хочешь, чтобы тебе сварили ежа? Просто при нём смолчала?
Ответ не понадобился, видно, думаю я достаточно громко. А ведь удобненько: даже рот открывать при беседе не надо, собеседник напрямую улавливает всё… включая и то, что лучше бы осталось при мне. Каково это — копаться в сточных канавах чужих мыслей?
— Я небрезглив, — боже, он улыбается, как старый дракон-людоед наивно припрыгивающей перед ним жертве, эдак снисходительно и с насмешкой! И это вот тоже сейчас слышит, как если бы я сказала!
— Но да, мысли лучше озвучивать, чтобы я мог отделить то, что хотелось сказать, от того, о чём хотелось умолчать, — и король опустил ресницы.
Что ж, сейчас самое время поговорить о важном:
— Ваше величество, я так понимаю, что говорю на синдарине? — дождавшись кивка, продолжила, — спасибо. Мне тяжело было выражать мысли и понимать окружающих, и я очень благодарна за чудо, — тут Трандуил снова поморщился, и я поняла, что ему всё-таки неудобно за случившееся. Хотя я правда была благодарна, просто сразу не ощутила всей прелести возникшей лёгкости общения и понимания нюансов языка. Всеобщий, которому меня до этого учили, лежал где-то глубоко, и слова из него с трудом всплывали в памяти, а на свежеобретённом синдарине болталось без напряжения абсолютно. Какой великий маг!
— Блодьювидд, заканчивай выписывать вензеля, — Трандуил улыбался польщённо, — к чему ты клонишь?
— Лошадь Репка. Я хочу, чтобы она до конца жизни жила в тепле и холе, чтобы о ней заботились, как следует. Не надо класть её на мой костёр, если вдруг предполагалось это сделать.
Опустил глаза. Задумался.
— Может быть, ты и для себя хотела о чём-то попросить? — голос так мягок, и совершенно не могу понять эти интонации. Как будто насмешничает и сочувствует одновременно.
— Конечно. Если это не очень выламывается из традиций, хочу, чтобы перед принесением в жертву мне дали что-нибудь духоподъёмное настолько, чтобы я не чувствовала ни боли, ни печали о надвигающейся смерти. У вас же наверняка есть возможность? Кстати, сколько мне осталось жить?
Трандуил снова опустил глаза и задумался. Подсчитывает? Перебирает в голове снадобья? Король поднял глаза:
— Ни то, ни другое. Мальчишки совсем запугали тебя, Блодьювидд. Языковой барьер, образованность и хорошее воображение так намешали в твоей головке правду с ужасными фантазиями — я, как ты это называешь, копался в ней, но так до конца и не разобрался с этим — времени не было, ты начала умирать. Сейчас ты всё прояснила. Нет, никто не собирается тебя убивать. Наоборот, чем дольше ты проживёшь среди нас, тем лучше. На праздник Середины Лета мы проведём обряд сожжения твоей смертности, и после этого, при желании, лет пятьсот ты протянешь. Это очень мало, но больше, чем живут люди. Но ты не захочешь столько жить, скорее всего. В последний раз богиня почтила нас посещением четыреста лет назад и пробыла с нами полгода. Ты не зря рождаешься смертной — небесное пламя не хочет долго быть в мире материального; богиня хочет выразить милость детям своим, но стремится к воссоединению со своей небесной частью, скажем так. Ты весёлый дух-покровитель этих лесов в смертном теле, и скоро захочешь отринуть его. Не припомню, чтобы Цветочная Королева жила в телесном мире больше десяти лет, но надеюсь, что в этот раз будет больше. Не похоже, чтобы ты хотела исчезнуть в ближайшее время, судя по тому, как тянула из меня силу, когда я делился ею. Ты очень жадная, Блодьювидд, — и засмеялся, когда я смутилась.