Я так подозреваю, эру Гаелориэн всю бодрость из маленького вытрясал, потому что свежеумытый и празднично одетый принц смотрелся эдаким сусальным пряничком. Принесла его герцогиня Халаннар, в компании мужа, ух-а-гарыдана ы туд-а мара ы ух-а коджуна Згарха. И у того на руках сидел… я не знаю, маленький, разодетый в золото остроухий божок, чёрный, как головешка.
— Милостью богини маркиза Наргол! — голос Халаннар был полон материнского тщеславия и восторга.
Ах, ну да… если моей милостью Халаннар герцогиня, то её дочь — маркиза. Наконец сподобившись закрыть рот, постаралась поласковей улыбнуться и тоже голосом восторг выразить, назвав Наргол красавицей.
Красавицей она точно была — точёные черты лица, раскосые глазищи, луком амура изогнутые губы — но если великая паучья богиня Ллос была когда-нибудь ребёнком, то она выглядела так. В годовалом ребёнке уже видно было будущее буйство страстей, истинно королевское высокомерие и силу духа.
Осторожно, стараясь выбирать слова, сказала, что уже сейчас вижу, что это будет достойная наследница своих родителей.
— Наргол удостоена чести стать подругой принца в играх и, в будущем, возможно, станет его телохранительницей, — голос Халаннар сочился самодовольством, и, как мне показалось, тайной надеждой.
Поняла, какой, и чуть не упала, представив Наргол Згарховну своей невесткой. А впрочем, внуки… внуки это хорошо. Да Валар знают, кто там принцу понравится со временем. Это у папеньки его гарема нет, а сын, может, и заведёт. И у меня будет много внуков на любой вкус. У Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине» описывалась дама, имевшая десять детей, и среди них были любимые и постылые. И якобы для тех времён и нравов это было нормой, потому что детей помногу в семьях рождалось. Нет, конечно, я не такая жестокая женщина, чтобы внуки были любимые и постылые, просто будут любимые и чуть менее любимые. В этом месте замечталась, счастливо вздыхая, и чуть не пропустила приветствия подошедшего эру Гаелориэна, тоже пожелавшего выразить почтение и радость от встречи.
Очнулась вовремя и приветствовала, заодно поздравив счастливым браком с герцогиней Конгсей (Халаннар и Гаелориэн расцвели, Згарх цвёл очень так средне, можно сказать, даже приувял). С огорчением поняла, что подарком никаким не озаботилась, но у богини подарок, по крайней мере, для эльфа, всегда с собой — взяла Гаелориэна за руку и нажелала много детей, мальчиков и вот особенно девочек. Про себя думая, что здоровая конкуренция Наргол не помешает.
Весь день счастливо протаскала Ллионтуила, не отдавая никому.Это было счастье. Он жался ласковым котёнком, обнимался и тихо сопел, игнорируя нянек и заигрывания Наргол, только поесть к Халаннар переползал. За обедом сидел на руках. Пыталась покормить его тем, что ела сама — отказался. Згарх счастливо сообщил, что принц обещает стать настоящим урук-хаем: питается молоком и сырым мясом. Подали кровавые кусочки, и точно, их он съел. Вспомнила, как сама во время беременности сырым мясом питалась, и вздохнула — видно, физиология мальчика моего требует.
Ганконер остался с нами и весь день провёл рядом, видно, спихнув дела куда подальше. Тихо светился, не пытался перехватить внимание — до вечера. Когда Ллионтуил намылился залезть в нашу постель, в которой вчера так сладко спал, папенька этому воспрепятствовал и сдал принца служанкам.
Простыни опять ночь не пережили.
Следующим утром на завтрак пожаловала госпожа Силакуи. Еле продравшись сквозь витиеватые приветствия, кое-как поняла, что вчера моя бывшая жрица не беспокоила, желая дать порадоваться обществу сына.
Ганконеру Силакуи вроде бы и кланялась, но вот не оставляло ощущение, что дорогая тёща пожаловала в гости к зятю — во всяком случае, владыка встал и к столу её сам проводил. Никого более не удостаивал, всегда вдвоём мы за этим столом были. Эльфийка была очень любезна и весела, но я отлично поняла, что наше с ней дело — тайное ото всех, кроме Трандуила, который сам догадался.
И что успех сделал её действительно счастливой. Прабабка будущих королей Великой Пущи — она сияла тайным торжеством. Мне было не жалко, а больше всего радовало, что обошлось всё.
Обратно меня провожал один Ганконер. Не требовалась ему никакая поддержка: безо всякой возни, буднично махнул рукой — и ровная отражающая поверхность стала зеркальным коридором, правильнейшей геометрической перспективой, вспыхивающей острыми гранями. Ни пламени, ни тумана. Шла по сияющему, слепящему коридору, а за стенами слышался топоток, как будто крысы бегали, но двуногие. Тяжёлое алчное дыхание, принюхивания — и снова вроде бы бессмысленная беготня. Но не бессмысленная. Как будто проход искали. В какой-то момент раздался тоненький хрустальный звон, сильно запахло старыми духами (узнала бабушкины). Приостановилась было, опасаясь идти дальше, но лёгенькое, незаметное на руке деревянное колечко ожило, стиснуло палец до боли и потянуло вперёд с энергичностью хорошо замотивированного осла.
По ту сторону вывалилась, почти и не напугавшись. Глоренлин, стоявший у самого стекла, процедил:
— Элу Ганконер великий шаман, — и лицом подзастыл завистливо, по-моему, пряча облегчение, — но колечко всё же лишним не оказалось. Хорошо. Ты прошла туда и обратно, и чем дальше, тем больше будет костенеть твой личный проход сквозь иное. Очень хорошо, что тебе удалось не провалиться, и мне не пришлось прыгать за тобой, эту дыру затянуть никогда не удалось бы. Я заранее не говорил, а теперь можно.
И бледно улыбнулся, глядя, как меня перекосило при мысли, куда это там можно было провалиться.
Могу сказать, что да — в будущем стены прохода с каждым разом становились толще, но он всегда менялся и ощущался то норой, просверленной в кости огромным червём, то белёсым изнутри желудком сонно дышащего животного, то отложениями древних пород в пещере, в которую, кажется, сейчас хлынут воды ледяного мёртвого океана. Всегда было страшно и неприятно. Но с одной стороны всегда ждал мой сын, а с другой светлячки и ёжик без лапки, и я ходила туда и сюда через иномирье.
170. Контрасты
Всё-таки у высокородных с насекомыми странные отношения.
Во всяком случае, третий рой напал на меня. Сначала всё шло нормально. Глоренлин постучал по дереву, вызвав в памяти бессмертное: «Открывай, сова, медведь пришёл!»
Пчёлки сговорчиво вылетели они из высоко расположенного дупла и облепили меня, но то ли я раздавила там кого, то ли пахла им не так — а очнулась уже, когда бежали мы вдвоём с Глоренлином, он на шаг впереди. Я бежала опрометью, а он не торопясь, и ещё иногда оборачивался, отмахивал рукой — и бешеный рой сдувало, они разлетались в стороны. Но бодрости и злобы не теряли, останавливаться надолго не хотелось. Я только надеялась, что шаман знает, куда бежит. И правда: мы проломились сквозь кусты, и показалась заводь, запруженная в ручье бобрами. Опрометью пробежав по бобровой хатке, булькнулась в воду. Проплыла под водой до другого берега, там кубышки цвели и рогоз торчал, и, только почувствовав стебли вокруг, рискнула всплыть.
Редкая сеть из пчёл реяла над водой, из зарослей вылезать точно не стоило. Чуть погодя рядом всплыл Глоренлин. Пока я вспоминала приличные слова, чтобы цивилизованно высказать свои ощущения и спросить, как это насекомые из-под контроля великого шамана вышли, оный, покопавшись в неприличных невысказанных, елейно сообщил:
— Богиня, я и не контролировал их, только просил… ты просто была неосторожна и придавила пчёлку.
Мороз продрал по коже. Странные были ощущения, при условии, что я в воде по ноздри. То есть всё это время, с первого раза…
— Ну да, а что? Даже некоторые люди умеют договариваться с пчёлами, а ты богиня, в сидовом лесу… да ничего ж страшного, а пробежаться полезно. Не убивать же их.
На это я не нашлась что ответить, но думы мои были нелюбезны. Что, впрочем, не помешало высокородному безмятежно тарахтеть, что-де не в первый раз, и всегда так эллет лечатся, и для репродуктивного здоровья небольшие стрессы, связанные с пчелолечением, очень хороши. А попозже и муравьёв попробуем. Я ведь обещала подарить владыке дитя? На слове «дитя» хлебнула водички, но согласно покивала, и шаман продолжил, что на эллет-де такое лечение отлично действует, организм настраивается на нужный лад.