— Настоящей у тебя не будет.
Да слава господу. Она не нужна мне, просто думается всякое…
— Нужно как-то подтвердить настоящесть моего чувства? — спросила немного с насмешкой, но всерьёз собираясь выполнить это, — может, вашему величеству мечтается всё-таки о вылизывании сапог? Или о… неназываемом?
И собралась встать на колени.
— А, нет… я не любитель, — Трандуил удержал меня, снова засмеявшись, — Блодьювидд, я сейчас тебя совсем ничем порадовать не могу. Не сегодня. Прости.
— Вы меня радуете своим существованием. И что колечко надели, — я уселась обратно в кресло.
На душе полегчало, и я с любопытством спросила:
— А что, неназываемое считается отвратительным? Или просто противным, как жевание соплей, например?
У принца-то я спрашивать не стала, чтобы не шокировать его, для него это, кажется, что-то важное.
— Блодьювидд, не хочу тебя огорчать, но скорее второе) Мало кому нравится, мало кто любит. Воспринимают противным извращением. Думаю, потому что считается, что семя всегда должно попадать туда, куда положено для зачатия. Смешно, конечно, но сакральные запреты часто бывают смешными. И да, для аранена это важно. Он думает, что ты угадала его самые тайные и стыдные желания, и самоотверженно, из любви к нему, исполнила. Если бы он уже тебя не любил, то мог бы влюбиться только за это.
Я фыркнула, подумав, что вот какова, оказывается, моя попаданческая суперспособность. Минет. Тьфу!
— И да, осторожнее с ним в этом плане, он хрупок.
С раскаянием начала уверять, что буду аккуратнее относиться к здоровью принца.
— Не здоровье. Он здоров, как мало кто. Осторожнее с его сердцем, — сухо сказал Трандуил.
Чорт, однако владыка в качестве свёкра весьма суров)
Он только захихикал:
— Не знаю, насколько это тебя порадует, но обратная ситуация, то есть ласки ртом в сторону женщины, совершенно обыденны. Чуть ли не наравне с поцелуями используются. Считается естественным для знакомства)
Фу ты, пакость какая!
— И что ж мы ими ни разу не занимались?
— Ну, я знаю, что ты к ним равнодушна, и они тебе скорее не нравятся. Я тоже равнодушен. Но может быть, сейчас тебе будет интереснее? Я умею)
Он со смехом неприлично поводил языком по губам, совершенно смутив меня. Заметив, что смутить удалось, очарованно прикусил нижнюю губу, и я постаралась не думать о том, на что способен его широкий шершавый язык. Никогда не хотела этого, но тут вдруг ощутила интерес. Правда, недостаточно сильный, чтобы пожелать его реализовать.
Пожалуй, пора откланиваться. Тем более, наконец-то захотелось спать. У-и-и-и, я завтра сплю, сколько хочу! Не надо вставать, чтобы успеть на занятие.
— А где находится гауптвахта? И можно ли туда сходить завтра?
— Зачем? В плечо аранену порыдать? Или заняться неназываемым через решётку?
Ух, медовуха — это вещь! Ишь, как прёт владыку-то!
— Ну, прёт… мог я попытаться залить своё горе?
— Но ведь горя нет?
— Ну так теперь прёт от радости. На гауптвахту не ходи, посиди тоже под арестом. В следующий раз подумаешь, стоит ли так активно наслаждаться жизнью, подвергая её при этом риску.
Три дня я провела в библиотеке, добравшись наконец и до труда Тенолы Умбарского «О женщинах, существах суть бесполезных и злокозненных». Ну что могу сказать: читала я как-то сборник средневековых новелл с саркастичным названием «Пятнадцать радостей брака». Было похоже. Стоны о несчастных мужьях, обманутых и обобранных. О негодяйках жёнах, имеющих наглость не желать мужа, что подавалось, как вещь очень безнравственная. Помню, смеялась новелле, в которой девушка, выданная за пожилого зануду, не хотела исполнять супружеские обязанности и не скрывала, что не хочет. Когда муж возмущённо спрашивал, почему она тогда пошла замуж, а не в монастырь, она отвечала, что была невинна и о плотской стороне жизни ничего не знала, и просто выполняла родительскую волю. А то бы, конечно, подалась в монахини. Муж радовался, что жена хотя бы высоконравственна, ага. При этом она имела любовника и с ним всего хотела. Очень автора уедала эта ситуация, он прям пыхал возмущением. С удовольствием читала, советую)
Через три дня, вернувшись ночью от принца (ну не могу спать на травке, не высыпаюсь), легла в постель и только улежалась, как с террасы вошёл владыка.
— Я знаю, что сегодня не моя очередь, но мне хочется… Не отказывай, Блодьювидд, — хрипло попросил он, смутив своей просьбой.
Мне казалось неудобным сразу так, безо всякой паузы лечь с одним после другого, но я хотела его. Только подумала об этом, и он уже ставил на четвереньки, пристраиваясь сзади:
— Ты такая горячая внутри, так готова ко мне, как хорошо, что можно сразу, — то, что он говорил, ужасало, но вчуже — голова кружилась и было так хорошо, что невозможно было задуматься о какой-то там морали.
Дальше он уже просто приходил, когда хотел, и брал, как хотел, не спрашивая, просто шепча в ушко нежности, и их запахи мешались на моей коже. Чувство вины возникало приступами, тут же захлёстываемое возбуждением.
Между ними наступил мир, и было видно, что оба рады этому. Тут я, как говорила одна набожная особа, двумя руками от облегчения крестилась: меньше всего хотелось быть причиной раздора между отцом и сыном, да ещё при том, что оба были мне дороги… впрочем, делить ложе и с тем, и с другим — такое же кощунство, как креститься обеими руками верующему.
Но, как заметил владыка, что вышло, то вышло.
46. Об эльфийских аристократах
«Не торговал мой дед блинами…»
А. С. Пушкин
В грязном падении человеку остаётся только одно: не оглядываясь, падать. Важно только делать это энергично и с интересом. © Хармс
Не то чтобы я считаю грязным падением мои обстоятельства. Тут ещё надо подумать: простая крестьянка и эльфийские короли. Кто куда упал, а кто вознёсся) Читала как-то, что таиландцы фрукты не воспринимают развлечением, как мы, люди севера, а видят полноценными продуктами. Об этом писала одна путешественница, которую в Тае знающий человек накормил только фруктами; вместе, в нужном сочетании и последовательности, это, оказывается, нажористый обед. А не десертик с возможным последующим поносом. Просто нужно знать, как употреблять.
Это я к тому, что… гм… (медленно краснея), Трандуил, употребляемый, прости господи, непосредственно после Леголаса, чувствовался иначе, и личная жизнь заиграла новыми красками и совершенно нежданными, невозможными ощущениями. Которыми я была очарована, и жила ими, и думала о них, при этом чувствуя себя, как знаменитый голубой воришка Александр Яковлевич в «Двенадцати стульях»: «…щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза». Стесняться — стеснялась, но ни от чего не отказывалась. Заподозрив, что король начал специально подгадывать визиты к моему возвращению из спальни принца, спросила его и услышала высокомерный ответ:
— Богиня, уж не думаешь ли ты, что я раньше с кем-то делился?
Понятно, то есть и для него ощущения новые и увлекательные. Нравится, что женщина уже разгорячена и готова, и не нужно тратить время на прелюдии. Я и до того замечала, что ему больше всего заходит непосредственно акт, а всё остальное он ощущает финтифлюшками. В его исполнении я тоже так ощущаю. А тут, в кои веки, появилась возможность сразу со вкусного начинать, и владыка не теряется. Но как ужасно это осмысливается и озвучивается! То есть не озвучивается, конечно, но я же думаю, что вот, сын начинает, а папенька доёбывает, и от этого уже чувствую, как уши краснеют.
Но хорошо!
В одну из ночей, когда король уже сделал, что хотел и обнимал, шепча на ухо всякое, и я почти заснула, в комнату вошёл принц и насторожённо замер, глядя на нас:
— Отец?
Я тоже замерла, не зная, что будет. Трандуил, приподнявшись, кивнул, с досадой, но без агрессии:
— Аранен.