Весь день мимо нашего дома ходили люди, казалось, что их было больше, чем я видела за всю свою жизнь. Они подходили к нашему невысокому плетеному забору и переговаривались. Вечером, когда солнце почти скрылось за соломенной крышей, а мама и сестра вернулись, пришли соседки и привели с собой священника.
Еще не совсем стемнело и человек в белой одежде с нанесенным на лоб тилаком выделялся на фоне селян, одетых в будничные выцветшие камизы и шальвары – в нашем поселке что женщины, что мужчины носили одинаковую одежду, только у самых зажиточных жены и дочери по праздникам надевали для молитвы хлопковые сари.
– Это она благословленная Шивой? – разглядывая меня, спросил пандит.
Я поежилась под его изучающим взглядом. Было стыдно, что из-под коротких шальвар видно мои тощие лодыжки и, подтянув босые ноги, постаралась спрятать их под дупаттой.
– Встань и прими благословение, – шикнула на меня мама.
Я попыталась встать, но по-прежнему не чувствовала укушенную ступню, поэтому, чтобы не упасть, подпрыгивала на одной ноге. Мама недовольно нахмурилась, а Анви подошла и, поддерживая под руку, помогла наклониться, чтобы коснуться обутых в веревочные сандалии ног священника, коснулась их и она.
– Живите долго, – сказал пандит, положив руку нам на головы.
Мы распрямились, а он провел пальцами по моей щеке, задержавшись на подбородке, приподнял голову и заглянул в глаза.
– Красивая девочка, – сказал священник, а я едва не открыла рот от удивления, и очень захотелось поверить, что мои глаза похожи на глаза Анви – большие, черные и блестящие, в обрамлении густых щеточек ресниц. Почему-то длинные и загнутые – брата, нравились мне меньше. – Если Господь ее отметил, то вы должны выдать девочку замуж.
– Как замуж? С ее рождения минуло только шесть дождей! – воскликнула мама и стиснула на груди камиз с наполовину стершимися и оторвавшимися медными кружочками.
– Мы всего лишь люди и не можем идти против воли Господа нашего Шивы, – спокойно ответил пандид.
А я заинтересованно на него смотрела – мне доводилось бывать на свадьбах – видела невест в красивых нарядах, украшенных начищенными и блестящими, как маленькие солнца – медными кругляшками и, как луны – оловянными. У девушек, глянцевые волосы были подняты и спрятаны под расшитую шаль, а на руках и ногах, покрытых рисунками мехенди, звенели браслеты. Старясь сохранять спокойствие, они дожидались жениха, после чего обменивались с ним гирляндами и семь раз обходили вокруг священного огня.
Я очень обрадовалась возможности быть такой же красивой, как и они, и не видела причин, почему бы не выйти замуж – как только почувствую свою ногу, вполне смогу обойти вокруг огня. Но, стараясь быть воспитанной девочкой, скромно молчала и дожидалась, что скажет мама.
– Но у нас нет денег на приданое. Надо еще старшую дочь выдать замуж, а без приданого Нейсу никто не возьмет, – мама перевела обеспокоенный взгляд с пандита на старшую дочь. Посмотрела на Анви и я.
Сестра выглядела мрачной – ее подружки одна за другой выходили замуж, правда они были старше, но и ровесницам уже поступали брачные предложения, к нашему же дому женихи не спешили. А по ночам я слышала, как отец с мамой в полголоса обсуждали, где взять денег на приданое.
– Если Господин наш указал на нее, то найдется и жених, – невозмутимо ответил пандит. – Зайди в храм, я составлю ее гороскоп.
Всхлипнув, Анви убежала в дом, мама проводила ее сочувственным взглядом, а священник – неодобрительным. Я пожалела сестру – у нее был поклонник из зеркальных мастерских. Иногда он дарил Анви несколько выпуклых и блестящих, отражающих солнечный свет кусочков. Сестра их хранила и собиралась сделать с ними вышивку на свадебной дупатте – она очень хотела выйти замуж и переехать за городские стены. Сейчас же, из-за слов пандита рушились все планы.
Мне мама не сказала ни слова и вслед за сестрой молча скрылась за домом. Вскоре оттуда потянуло запахом жарящихся лепешек. Несмотря на то, что я весь день ничего не ела, аппетит не разыгрался, и мама, после того как накормила вернувшихся с работы отца и брата, принесла мне две остывшие роти из нутовой муки и кувшин воды. От лепешек пахло прогорклым неочищенным маслом и меня начало мутить. Попросив маму отдать мою порцию отцу и Реяншу, я схватилась за кувшин и разом выпила едва ли не половину. Живот надулся и в нем отчаянно забулькало – это немного развеселило – я то втягивала его, то выпячивала, чувствуя, как внутри переливается вода, а устав, смотрела на светящиеся в небе точки – как будто те самые блестящие кусочки, вышитые на гигантском сари, которым укрылась, оставив на виду лишь лицо-луну, очень скромная женщина. Раздумывая, куда же женщина девается днем, я незаметно заснула, а когда проснулась, увидела воду и горку посуды, к которой до сих пор так и не прикоснулась.