заждались.
Лорд с изумлением и неодобрением посмотрел на меня.
- Милая Марина, вы что, думаете, я отпущу вас из дома за полночь, да еще и за рулем? Это
просто возмутительно!
Да, это было на грани оскорбления, но пусть думает, что мы не знаем этикета, чем ломает
голову, откуда мы его знаем. И так уже подставились по полной.
- Тем не менее, я настаиваю, - твердо сказала я, глядя ему в глаза.
- Ни в коем случае, - ответил он своим простуженным голосом, не менее твердо глядя в
мои глаза. – Мои предки мне этого не простят.
Мы сидели напротив друг друга, а девчонки на диванчике замолчали, перестали жевать и
даже, по-моему, дышать, ожидая, чем закончится наше противостояние.
Мне казалось, что он смотрит уже не в мои глаза, а куда-то внутрь головы, в затылок, а
пауза в те моменты, в которые мы сверлили друг друга взглядами, уже затянулась до
неприличия. Мир вокруг поплыл и заглох. Стучали часы, поскрипывало окно от ветра.
Между нами словно открылся пространственный тоннель, будто мы смотрели друг на
друга из самых дальних концов вселенной.
Я с трудом отвела взгляд.
- Хорошо. Но рано утром мы уедем. Спасибо вам за все, что вы сделали для нас.
В эту ночь Люк, властительный господин и лорд, долго не мог уснуть, пытаясь понять, что
же в девицах Богуславских было такого несоответствующего их внешнему виду, и
вспомнить, не мог ли он видеть их раньше. Но вспомнить он ничего не мог, как ни
пытался сопоставить виденные им вечером девичьи лица с набором лиц из прошлого. И
это неудивительно - тех, кем они были раньше, он мог видеть только на семейных
портретах много лет назад. Да и трудно было б даже искушенному мозгу сопоставить
золотоволосых и сияющих юных девушек, и забредших к нему потрепанных и усталых
разновозрастных девиц.
Я проснулась засветло. Действительно, рано, и в первый миг не поняла, где я. Затем все
вспомнила. На часах было около пяти, но что поделаешь - привычка вставать рано на
работу не оставляла мне выбора в выходные. Я просыпалась до восхода солнца, и уснуть
снова не получалось, а валяние в кровати вызывало головную боль. Сестер будить еще
рановато, да и по дому бродить тоже.
Вечером, изнеможенная долгим днем и неудачным вечером, я просто упала в кровать. Мне
едва хватило сил, чтобы снять одежду. Теперь я могла изучить комнату.
Спальня была обставлена выше всяких похвал. Сдержанные тона, много дерева.
Огромная кровать у одной стены, напротив нее – туалетный столик с зеркалом. Справа от
кровати во всю стену шторы, рядом с ними – столик, кресло. Слева - дверь в коридор и
рядом с ней – двери в гардеробную и в ванную комнату, по всей видимости. Ох, если там
есть ванна, я знаю, чем займусь!
Ванна была. Нет, не так. Там была ВАННА. Огромная, спускающаяся ступеньками в пол, с
батареей нераспечатанных бутылочек с шампунями, гелями и маслами. Огромное же
зеркало, витая раковина у стены. Кабинка с туалетом. «А должен быть золотым», -
хмыкнула я, воспользовавшись им. Недолго поколебавшись, я повернула рукоятки кранов, и в ванну с гулом забили мощные струи воды. Почистила зубы, пока набиралась чаша
ванной, скинула маечку с трусиками и зашла в теплую воду получить свои полчаса кайфа.
Когда еще придется побывать в таком доме?
Через полчаса я приказала себе встать. Честное слово, не хотелось. Хотелось остаться тут
жить, пока не растворишься в этой бурлящей от хитро сделанных массажных струй воде, спрятаться от того, что ожидало нас за пределами этого дома. Хотелось продлить сказку.
Но по опыту я знала, что чем дольше ты в сказке, тем больнее от нее отрываться. Поэтому
я безжалостно выгнала себя из воды, жестко растерлась полотенцем и вышла из
волшебной комнаты обратно в спальню.
Еще не было и шести, и чем мне было заняться? Есть не хотелось, воды я напилась из
стоявшего у кровати кувшина, книги навевали скуку. Хоть в окно посмотреть, что ли. Я
подошла к тяжелым шторам, занимавшим всю правую от кровати стену и спускавшимся
до самого пола, и с силой дернула их. И замерла, медленно отодвигая их до краев, сначала
одну к стене, потом другую.
Моя спальня находилась на первом этаже, а шторы закрывали огромное окно во всю стену.
А за волшебным окном в полный рост колосилась пшеница мне по грудь, расцвеченная
затесавшимися среди колосьев фиолетовыми вьюнками и голубыми колокольчиками. В
розовом и красном сиянии из-за пшеничного поля вставало солнце, и лучи его
пробивались через утреннюю дымку, освещая мне лицо. Вдалеке виднелся какой-то лес.