И это место Матвей Ситников и Дмитро Поляна рисковали потерять, вместе с ежевечерними пьянками, набором первокурсниц на любой вкус и бесконечным количеством таких же безалаберных приятелей. Короче говоря, положение было безрадостное. И Наталья Максимовна их бы не остановила. Но она и не собиралась — поджала аккуратно накрашенные губы, повела седыми буклями и сухо произнесла:
— Проходите. Александр Данилыч вас ждет. Поляна, стойте! Немедленно заправьте рубашку в брюки, у нас в университете запрещено все, что ниже пояса болтается. Вы же мужчина, а не чучело.
Увы, ржания не получилось, момент был не тот. Это потом они запишут очередной прикол от «демона в юбке» в специальную тетрадь, которая существовала уже в нескольких десятков томах и передавалась от выпускающихся студентов те, кто только перешел на 7 курс, и являла собой наиболее полное собрание высказываний от Неуживчивой.
Тяжелая дверь отворилась сама собой, и тут вдруг над их головами зловеще и гулко ухнула сова, отчего они подпрыгнули и чуть не заорали. Немного успокоившись, студенты осторожно вошли внутрь. А вот если б они обернулись, то увидели бы на ухоженном лице Натальи Максимовны невиданную и непрофессиональную довольную ухмылку. Потому что прикол с совой всегда срабатывал на отлично, привнося в будни демона в юбке приятное разнообразие.
Ректор Свидерский, сильно постаревший, сидел за огромным столом и плел крючком что-то из странных липких и мохнатых нитей, по цвету больше всего напоминавших толченую крапиву. Увидев двоечников, он прижал палец к губам, аккуратно досчитал «семь, шесть, пять, четыре, три, два, один» и, закрепив петлю, отложил вязание на стол.
Студенты были в шоке. Одно дело — слышать сплетни о том, как за лето постарел их кумир, боевой маг, один из сильнейших на континенте. Другое — видеть это своими глазами.
— По квадратным глазам сразу вижу прогульщиков, — с ехидцей сказал Александр Данилыч, подманивая оторопевших студентов к столу. — И первый вопрос, тунеядцы, — что я вяжу и зачем?
Поляна мысленно застонал, проклиная вчерашние посиделки с гитарами и сивухой, отчего мозги были неповоротливы и напоминали вязкую сладкую вату. А друг его, удачно (как оказалось, удачно!) промаявшийся вчера животом, ответил:
— Похоже на цепь из крапивного семени. Простая цепь не удержит умертвие, а такая — да.
— Почти правильно, мой юный друг, — забавляясь, ответил ректор. Считай, на один ноготок ты уже на последнем курсе. А вторая часть вопроса? Так зачем я это делаю? Разве у нас мало мастериц, которые делают это в промышленных количествах?
— От нечего делать? — брякнул Поляна раньше, чем успел подумать.
— Мда, — Александр Данилыч покачал головой, — правду мне говорили, что борзости в вас многовато. Увы, считайте, что сделали шаг назад. К вольной жизни вне университета. В, так сказать, золотую и прекрасную осень, которая вся впереди.
И он повел рукой в сторону окна. Там колыхались вершины гигантских типанов, и золота в них еще было мало, но парни приуныли. В вольную осень не хотелось. Это с пар сбегать прикольно, а уходить, когда дают образного пинка под зад — вовсе не весело.
Ну-ну, не вешайте носы, господа студенты, у нас еще куча времени, — словно издеваясь, «ободрил» их ректор. Хотя почему «словно»?
— Еще варианты есть? Вопрос третьего курса, практикум «заклинания». Кто-то из нас вяжет, кто-то на гитаре или пианино играет, кто-то перебирает зерна, кто-то паззлы или мозаику складывает, кто-то йеллоувиньские головоломки протягивает….
В голове Ситникова смутно забрезжил ответ. И правда ведь, что-то говорили по этому поводу, пару раз под пивко, и даже в общаге есть несколько блаженных, которые с спицами сидят или с крючком, как ректор. Правда, они всегда стебались над такими, а вот зачем они это делали, как-то из памяти улизнуло.