Щелкнул курок, ракетница с гулом вылетела из ствола, врезалась в блестящее брюхо — паук завопил, задергал в воздухе лапами, тяжело рухнул вниз и закрутился на месте, оттирая брюхо об снег. Товарищ забежал в дверь, лицо его было белое-белое, несмотря на многолетний загар.
— В подвал, — скомандовал старший, захлопывая дверь — паук уже снова припадал на передние лапы, готовясь плюнуть, и буквально через пару секунд после закрытия в дверь гулко ударило снаружи, так, что она затрещала. Мужчины похватали рации, маячки, спустились в подвал, задраили его.
— Ульрих, Ульрих, прием, — затрещало в микрофоне, — сигнал передан, держитесь.
— Держимся, — напарники поглядывали друг на друга в тусклом свете единственной лампочки. — Поскорее бы….святые угодники!!!
На домик обрушился удар — замигал свет, погас, сверху заскрипело, с грохотом посыпалось.
…поскорее! Иначе сейчас пойдет к вам!
Через пять минут после передачи сигнала в городке у подножия горы появился отряд боевых магов из подразделения оперативного реагирования. Жители городка спешно баррикадировались в подвалах — хотя земля еще подрагивала и высока была опасность повторных сильных толчков. Чудовищный паук прыжками спускался к поселению — на подходе его и «приняли», накрыв стазисом и вморозив в ледяную глыбу. И до конца дня к сверкающей глыбе — пока решался вопрос о том, что с ним делать — шли горожане и любопытствующие туристы. Выглядывали издалека, из-за оцепления, пытаясь рассмотреть что-то за толщей мутного льда, взволнованно переговаривались, строили версии — что произошло, и кто это там заморожен. Оператор Оливер на все вопросы отмалчивался и глубокомысленно, таинственно хмыкал.
Сейсмологов откопали из-под завалов бывшей станции, осмотрели на предмет повреждений, и, не дав очухаться, провели допрос, изъяли съемки камер наблюдения и фотоматериалы. И отправили пострадавших во внеплановый отпуск с пожеланием не распространяться о произошедшем. Вокруг чудовищного экспоната был оперативно выстроен ангар, и туда через несколько дней лично в сопровождении ученых и магов прибыл его величество Гюнтер. Осмотрел — лед уже срезали, оставив прозрачный параллелепипед, задумчиво покачал головой — и разослал приглашения коллегам-монархам на внеплановый королевский совет. В Блакории это был первый случай появления такой твари.
— Что такое, Доулсон? — спросил лорд Лукас Дармоншир, отрываясь от бумаг и разглядывая вошедшего в кабинет дворецкого. — У вас такой торжественный вид, что мне страшно. Опять вызывают во дворец?
В кабинете было накурено, и бедный дворецкий, похоже, задержал дыхание. Или пытался разглядеть хозяина сквозь клубы дыма. Неплохо бы проветрить, да.
Люк с утра корпел над оперативно добытой своим пенсионно-разведывательным батальоном информацией, уже имел разговор с начальником собственной службы безопасности Жаком Леймином, довольным от возвращения к работе, как старый конь, попавший на скачки. И медленно раздражался — потому что никакой системы в несчастных случаях, произошедших с родными королевской семьи Инландеров не видел, потому что ловил себя на желании позвонить Тандаджи и попросить совета, и потому, конечно, что ненавидел рутину.
Дворецкий немного снисходительно (как показалось Люку) поглядел на хозяина и, чуть помедлив, не иначе как для пущего эффекта, объявил:
— Пришел ответ от секретаря Ангелины Рудлог, ваша светлость. Ее Высочество готова встретиться с вами завтра, в 11 утра.
— Отлично, — пробормотал Кембритч удовлетворенно. — Наконец-то. А что, Доулсон, — поинтересовался он, — забавен мир аристократии, не правда ли? Представьте, что вы бы договаривались о свиданиях со своей будущей женой через секретарей.
— Тогда, боюсь, я до сих пор был бы холост, — невозмутимо сказал дворецкий. Он несколько настороженно принял ироничную манеру общения хозяина, но подыгрывал ему с видом терпящего муки святого. — Могу я идти, ваша светлость? Или, может быть, вы желаете чего-нибудь? Чай, кофе, коньяк?
Последнее слово он произнес с интонацией санитара-искусителя.
— Какой, к чертям, коньяк, — мгновенно вызверился Люк, — несите кофе, Доулсон. И побольше. Коньяк потом буду пить. Если разговор пройдет удачно. Впрочем, если неудачно, тоже напьюсь. И откройте окно, богов ради, потому что если я встану, я больше за этот стол не сяду.
Дворецкий, который после своего приключения с переодеванием стал относиться к новоиспеченному герцогу с неожиданной заботливостью, как к чудаковатому недорослю, который еще и слегка не в себе, с едва заметным неодобрением качнул головой, распахнул створки высокого окна — в кабинет мгновенно потянуло сыростью и прохладой — и вышел. А Люк, тоскливо поглядев на бесконечный лаунвайтский дождь, снова закурил и погрузился в бумаги. Тринадцать смертей. Самая близкая к трону — гибель сестры Луциуса, принцессы Анны, с детьми. На тот момент она была четвертой в списке наследования. Самая дальняя — графа Уэфри, двадцать четвертого в списке. Проблема была в том, что никак невозможно было определить точку отсчета — вполне вероятно, что часть смертей была не убийствами, а действительно несчастными случаями. Так-то все было бы просто — бери следующих за погибшим, занимающим самое дальнее место от трона и проверяй на причастность. А здесь… нельзя было исключать участие и тех, кто остался в живых внутри списка. Хотя Люк никак не мог представить себе в качестве убийцы старенькую герцогиню Сольви, которая шла девятой, или девятнадцатого — молодого виконта Кинтерсли, который ударился в восточные экоучения и основал свою фолк-группу. Хотя кто их знает? Всякое бывало, и благообразные старушки, и молодые парни с невинным взглядом творили страшные вещи.