Алинка улыбнулась сквозь слезы, махнула рукой:
— Ну чего ты ворчишь?
— Это я от радости, — старшая сестричка подошла к младшей, обняла ее. — Интересно, это на тебя начало цикла подействовало? Не припомню, чтобы у кого-то из семьи такое бывало. Эх… мне бы подобный подарочек в компенсацию за страдания. Проснулась в тринадцать, а у меня не только сыпь на лице, но и грудь выросла за ночь. Или хотя бы ноги.
Алина хихикнула, уткнувшись сестре в плечо, затем отстранилась и очень серьезно заверила:
— Ты очень красивая, Марин, ты просто не представляешь, какая красивая.
— И ты, красноносая моя, — третья Рудлог легко щелкнула Алинку по оному носу. — И сейчас, а когда вернется твоя внешность, то, уверена, будешь диво как хороша. Боги, к счастью, не обделили нас красотой, — она хмыкнула. — Вот ума, думается мне иногда, недодали. Мне так точно. Беги, собирайся. Очки не выбрасывай — отдашь потом в семейный музей!
Завтрак прошел в том же радостном возбуждении — из-за присутствующих мужчин Алинка постеснялась говорить все, но зато обретенным зрением похвасталась вволю. И эта вспышка радости словно немного развеяла то уныние, в котором пребывала семья после свадьбы Поли. Даже Ангелина улыбалась, глядя на нее, а Василина так вовсе растрогалась, став, несмотря на строгий костюм и прическу — сегодня был какой-то важный выезд — совсем простой и домашней. Только что не причитала от счастья, приложив руку к щеке.
И о том, что сегодня зачет у профессора Тротта, Алина Рудлог вспомнила только когда привычно проверяла рюкзачок перед выходом. И в Зеркало из кабинета Кляйншвитцера она ступила с высоко поднятой головой — как будто в клетку с тигром шла.
Профессор же, напротив, с утра был мрачен как никогда. Убрал погибшие растения из лаборатории, потретировал семикурсников в спортзале — те уже научились определять, когда он в настроении согнать с них семь потов и занятие провели в молчании и сосредоточенности, что не уберегло, впрочем, от едких замечаний и синяков. Позанимался сам, с неудовольствием думая, что, видимо, придется вкатывать себе мышечный стимулятор, чтобы не терять времени на укрепление левой руки. На всякий случай, перед тем, как отправиться в университет, выключил свет в гостиной, сел на диван и прикрыл глаза, вслушиваясь в себя — не покалывает ли где-то внутри сосущее чувство будущего приступа?
Но репеллент действовал. И Макс снова все контролировал.
В коридоре уже толпились студенты первого курса. Поздоровались с ним нестройным хором, настороженно уставились на него. На экзекуцию отводились первые две пары, но он планировал управиться быстрее.
— Заходим по одному, — сухо сказал он в наступившей тишине. — Чтобы не терять времени, тянем билет и сразу отвечаем. Если знаете, как положено, вспоминать нет нужды. Пересдача через куратора, я даю одну возможность.
От молодых людей и девушек плеснуло паникой, растерянностью, страхом — но он, не обращая на это внимания, повернулся и зашел в аудиторию.
Следующие два часа инляндец скучал. Уже по глазам входящего студента было видно, сдаст он или нет. И достаточно было нескольких первых слов, чтобы понять, что он знает. К тому же Макс всех помнил по лекциям и семинарам, и помимо основного билета спрашивал по темам, в которых отвечающие провисали по ходу обучения.
В ведомости, лежащей перед ним, одна за другой появлялись отметки «незачет», разбавляемые редкими «зачтено». И не подкупали его ни дрожащие губы очередного студиоза, ни глаза, полные отчаяния, ни просьбы задать еще вопрос, ни уверения, что «честное слово, учил, забыл, профессор, пожалуйста, дайте подумать!»
В бою и в экстремальной ситуации времени подумать никто не даст. Зато к пересдаче все от зубов отлетать будет. И страх исключения только поможет материалу закрепиться в голове. А если в намеренно жестких условиях, в которые он их поставил, рука не дрогнет при плетении связки по заданной формуле, и стресс не помешает действовать быстро — значит, действительно научил как полагается.
Студенты менялись, пустая аудитория эхом отражала голоса сдающих, в помещении накапливалась хаотичная энергия от многих десятков попыток колдовать, за дверями стоял шум, который с каждым вышедшим набирал силу — и затихал. В коридоре пустело, прошедшие испытание первокурсники разбредались кто куда.
Наконец, ведомость была заполнена. Двадцать сдавших — неплохо. Очень даже неплохо.
Макс расписался в документах и уже встал, когда в дверь постучали, и в аудиторию заглянула раскрасневшаяся Богуславская. Без очков, прижимающая к себе какую-то бумажку, как щит. На лице ее была написана решимость, да и вообще вид она имела отчаянный.