Остановился праотец только когда ветка разлетелась, не выдержав силы воспитательного рвения.
— Уходи, — раздался тяжелый рык, — и не смей возвращаться. Будет тебе урок.
— Не пойду, — упрямо сказал Демьян. — Верни ее, отец. Год здесь стоять буду, два, пока не смягчишься. Верни.
— Выкину, — сердито рявкнули рядом с ним. Но уже без истовости, с усмешкой. Мохнатая лапа прошлась по спине, снимая боль, залечивая раны. Погладила по голове.
— Не за то бил, сын, — сказал уже низкий человеческий голос, — что зол на тебя, а в науку, чтобы думал впредь, за что ответственен. Раз пришел, не спрятался, не испугался, да и вину признал — скажу тебе. Над душами я не властен, однако жди Михайлова дня. Если и вернется она, то только тогда, когда звери и люди ближе всего друг к другу. Больше ничего не открою. Сейчас надо нам беречь силы, сын. И ты не подводи меня впредь.
Бермонт поклонился, так и не обернувшись, — и вдруг пространство вокруг поплыло, и он выпал на снег прямо перед ожидающим его листолетом. Выскочили из аппарата охранники, глядя, как поднимается с земли нагой король — а сверху на белый покров красно-желтым, сочным дождем сыплются спелые, ароматные яблоки.
Игорь Иванович от уколов, примочек и виталистических процедур проспал почти два дня. Только просыпаешься — тебе вкатывают антибиотик, кормят, провожают до удобств и снова зовут виталиста. Мышцы периодически прихватывало судорогами, и тело болело так, будто он неделю в одиночку камни ворочал. «Воздействие тока, — объяснил доктор, — вы еще легко отделались, чудо, что не парализовало».
Имя чуду было Люджина Дробжек. Сколько же она влила в него резерва, что не только завела сердце, но и фактически сняла последствия стихийного разряда?
На второй день Игоря, категорически отказавшегося от очередного сеанса виталиста — чувствовал он себя уже нормально, хотя красные ветвистые ожоги на груди заживали неохотно, да и пулевое немного беспокоило, — еще раз навестил Свенсен.
Ненадолго. Хмурясь, рассказал про ситуацию в замке Бермонт. Передал желание короля Демьяна встретиться с ним и Люджиной, когда они встанут на ноги, чтобы наградить за спасение Тарьи и выигрыш времени для королевы. И ушел, торопясь, оставив Стрелковского сжавшим кулаки от тупой боли в сердце и очередной вспышки тягостного чувства вины и бессилия. Похоже, он приносит несчастье всем женщинам, которые ему дороги. И как ни изворачивайся, ни прыгай выше себя, защитить их не получается. И Полину не уберег. Был рядом, да, но в результате она и боролась сама, и победила сама — только страшной ценой.
Он сжал зубы, сел на кровати, ограждаясь от привычно уносящих его в тусклое болото безнадежности мыслей и переключаясь на рабочий режим. Нужно было связаться с Тандаджи, обсудить дальнейшие действия. Игорь поискал взглядом телефон, выругался — вспомнил, что он сгорел от разряда, — вызвал медсестру и попросил дать ему позвонить. Набрал Тандаджи, кратко описал произошедшее и потребовал перевести их в Рудлог.
— Я уже в курсе, — коротко сказал тидусс. — Запрос на перевод послал, ты мне здесь нужен. Зашиваюсь, Игорь. Как будет известен ответ — сообщу. Телефон тебе передадут. Лечись.
Зашел врач, строго и терпеливо предложил пациенту лечь в постель и принять виталиста.
— После таких травм неделями в постели лежат, — пробурчал он, — а вы уже скачете. Вам нельзя напрягаться. Хотите поскорее встать на ноги — не мешайте лечению. Что вы делаете?
— Я сейчас, доктор, — вежливо произнес Игорь, вставая. Проковылял мимо хмурого врача, открыл дверь, добрел до палаты Люджины — заглянул и медленно потащился обратно. Она спала.
— А спросить? — с невозмутимой иронией поинтересовался врач. — У вас время сна и бодрствования не совпадает. Вы спите — она просыпается. Все нормально, идет на поправку.
— Я сам увидеть хотел, — объяснил Стрелковский, растягиваясь на койке. — Зовите вашего виталиста, доктор, не буду больше нарушать режим.
Ему опять вкололи какой-то болезненный укол, намазали грудь и плечи прохладной, приятно пахнущей травой мазью — и виталист отправил его в сон.
На следующий день Игорь терпеливо перенес все процедуры, но вместо того чтобы спать, как этого требовал организм, упорно потащился до палаты напарницы. Открыл дверь. Капитан наконец-то бодрствовала — сидела в койке, опершись на спинку, и из большой кружки пила чай, периодически откусывая от огромного куска вкусно пахнущего пирога. Вся палата была уставлена цветами — так много было их, что на светлых стенках и полу плясали разноцветные отблески. И запах стоял сладковато-горький, цветочно-лекарственный. Стрелковский так изумился, что даже поздороваться забыл.