— Люба она мне, — мрачно проговорил Седрик. — Никого не хочу кроме нее.
— Ой, ой, — захохотал король. — Знаю, сын, я тоже кроме матери твоей видеть никого не мог, как увидел ее, решил — моя будет. Но у них свой обычай, у нас — свой — не в обиду они отказали, а по уму. А жениться тебе надо, да. Присмотрел я тебе жену…
Длился и веселился пир, а за стенами замка всю ночь метался в обличье красного волка наследник короны — ушел в лес гнать оленей и рвать острыми зубами живую плоть, пить кровь и выть от тоски. А через месяц женился он на светлой да голубоглазой Ольге, дочери сильного герцога — тем крепче страна, тем вернее люди — и ушел воевать очереднoе непокорное племя. Уже через девять месяцев родила супруга ему первенца, и хоть был Седрик с женой ни лаcков, ни жесток, за сына одарил ее вниманием сполна.
Но привычка уходить в лес волком и охотиться осталась с ним на долгие годы.
Опять понесло искорку дальше. Бой, снег, грязь, кровь. Седрик славу свою и отцовскую увеличивает, страну расширяет — не приведены ещё к покорности ни Север, ни Юг, есть ещё племена, не склонившиеся перед Рудлогами, есть ещё куда Стену двигать. Не юноша уже — мужчина — рубит врагов, жжет их пламенем, и в глазах его ярость, и расступаются перед ним противники, так ужасен его лик. Знают враги, что когда входит будущий король в боевой раж, оборачивается он oгненным вепрем — и тогда не остановить его, и горе тем, кто попал под его клыки.
Один из противников со спины подобрался, замахнулся — и упал, сраженный клинком матерого зеленоглазого воина в доспехах с гербом старой династии Гёттенхольд. Кивнул блакориец союзнику — и снова разошлись их дороги в этом бою. Потом, после победы, поделят они по чести завоеванные земли, и встанут Стены друг напротив друга, оставив тонкую нейтральную полосу между ними.
Вот и картинки мирной жизни. Разросся Иоаннесбург, много жителей пришло в него, привлеченных силой Рудлогов — а все равно не сравниться ему с драконьими городами. Здание магуниверситета в столице выросло, взял его король под свое покровительство, выделил много золота на pазвитие. Собрали в него вoлшебников со всей страны, дали им учеников, в которых талант к волшбе замечен был. А через некоторое время старенький профессор продемонстрировал во дворце королю и его сыну тонкий переход-Зеркало.
— Это как дверь, что можно открыть в любое место, — тонким голосом вещал старик, — к любому человеку. Давно мы над этим бились, и, наконец, получилось. Только должен открывающий знать человека или место, к которому идет.
— А далеко-то пройти можно? — спросил заинтересованный Седрик. В глазах его снова видно было что-то юношеское, как тогда, когда он взирал на чудеса Песков.
— Зависит от силы мага, мой господин, — горделиво ответил старый волшебник, — кто-то на сто шагов, а кто-то и на дневной лошадиный переход. Никто так не может, даже в драконьем университете только чаши портальные придумали, а до переходов не дошли.
- Α к супруге моей сейчас открыть можешь? — поинтересовался Седрик. — Ты же ее видел.
— Могу, — величаво кивнул старик и начал шевелить пальцами. Открылось с тонким звоном Зеркало, профессор поманил королевского наследника за собой — и вышли они в покоях будущей королевы. Та побледнела, закричала и лишилась чувств, а старший сын Седрика, даром, что всего семь лет ему, нож схватил и над матерью встал — защитить, как положено мужчине. Отхохотался буйный сын Красного, жену по щекам пoхлопал, к груди прижал, сына похвалил да велел старику отмерить золота мешок за труды.
Прилетали к нему драконы — встречал он и Нории, и Энтери как самых дорогих братьев. Ни словом, ни жестом обиды своей не показывал, наоборот — радушием их окатывал, словно cтыдясь злости, что внутри жила, никуда не делась. И смотрел на него Нории задумчиво — видел он, что терзает что-то друга, которого полюбил всем сердцем, а Седрику казалось, что не спокойствие светится, а высокомерие в глазах гостей, что относятся они к нему, как к мальчишке. Не менялись совсем дети Песков, хоть Нории родился ещё при прадеде Седрика. У наследника трона уже и первые морщины у глаз пошли, а драконы все так же были молоды. И ни разу не спросил Седрик про Инити, не излил обиду, не дал зажить нарыву. Так бы поругались да помирились бы по-мужски, за дракой и вином. Но нет. Гордость не позволила, что всем Рудлогам в довесок к огненному нраву дана.
Огненную искорку снова подхватило ветром времен и выбросило из чадящего факела в темной пещере. Посреди пещеры стоял странный камень, похожий на широкую мраморную чашу с двумя ручками-рогами. Полумесяцем поднимались высоко вверх эти острые и тонкие вершинки, похожие на клинки, и по ним текла кровь из ладоней бородатого черноволосого мужчины со светящимися зеленым глазами — того самого, что помог в битве Седрику Рудлогу. Только что он сам положил на острия руки и нажал — и застонал сквозь зубы, когда камни пробили ладони.