— Что прикажешь делать, великий? — с поклоном спросил Хин Ву.
— Заберите камень. Даже если стерпит это Седрик, засуха в Песках пойдет нам на пользу — будут драконы закупать у нас зерно и фрукты, за счет них усилимся. Α если не стерпит — тем лучше. Сразу два сильнейших будут истощены войной, а наш благословенный край тем временем станет первым, и поклонятся нам другие страны. Спрячь Рубин, чтобы не знал никто, где он, а через год, как придет время, подкинем обратно. Так и порядок вещей не нарушим, и мальчишку от неверного решения убережем.
Не успела возмутиться искорка-принцесса — как перед нею новая картинка. Мечется по покоям блакорийский король — и у него шпионы есть, у заклятого друга-красного правителя, и ему передали, зачем прилетели драконы с утра в Иоаннесбург. Тихо наблюдают за ним верные советники, ближе которых нет у него.
— Сколько лет, — рычал блакориец, — сколько лет впустую! Еще немного, и сам бы отдал мне камеңь, но прилетели эти твари, нe откажeт он им, не сможет. Когда ещё возможность такая представится?
— Что прикажешь делать? — спросил его один из советников — ровно так, как в далеком Йеллоувине спрашивал своего господина глава тайной службы.
Виланд Черный остановился, устало рухнул в кресло.
— Сейчас хороший момент, чтобы забрать его, Герман. Только нужно поспешить. И сделать так, чтобы никого из наших людей не заметили.
Той же ночью в охраняемый храм всех богов в Иоаннесбурге проникли воры. Проскользнули черными ловкими тенями мимо охраны, как невидимые. Подхватили камень в шкатулку, выбрались — и ушли в Зеркало.
Только наутро священники обнаружили, что свершилось святотатство — опустела чаша в изножье статуи Красного воина.
А кoролю Седрику о краже сообщили как раз тогда, когда собирался он завтракать с дорогими гостями. Много он думал этой ночью — и так и не принял решение. Донесли ему также, что Нории и Энтери вернулись под утро, и заполыхал он гневом, ворвался в покои гостей. Обернулись ему навстречу драконы, нахмурились — вслед за королем стража вошла, окружила их, замерла.
— Что это значит, Седрик? — поинтересовался Нории. — Что случилось?
— Сегодня ночью, — рыкнул красный король, едва сдерживаясь, — пока вы летали, пропал из храма Рубин, который вам так нужен. И я спрашиваю у вас — не вы ли его взяли? Вы были в храме, видели вас!
Почернел Владыка владык Терии. Но попросил терпеливо:
— Остынь, не ведаешь ты, что говоришь. Прилетели мы к тебе, как к другу, за помощью, уж не думал я, что получу оскорбления. Один раз скажу только из уважения к твоему гневу и нашей дружбе — никто из нас не трогал камень. Веришь ли мне?
Седрик повел красными глазами, выдохнул и заревел, срываясь в бешенство:
— Некому больше, никому он не нужен более! Сейчас обыщут ваши покои, если нет его и поклянетесь вы на крови, что не брали, не спрятали куда-то, то извинюсь перед вами.
Закружилась вокруг лютая вьюга, снося мебель и гобелены со стен — и тут же выставил Нории круглый щит, а Энтери зажег в ладонях две сферы.
— Да в своем ли ты уме? — резко ответил Терии. — Или не видишь, с кем говоришь? Я кто тебе, вассал твой, чтобы ты слову моему не верил, а кровную клятву требовал? Γнев застил тебе разум, Седрик Рудлог. Обыскивай покои. Но знай — если ты это сделаешь, сюда мы больше не вернемся.
Еще больше разъярился король, что его, как мальчишку, отчитывают. Махнул стражникам — рассыпались те по комнатам. И опустил голову Нории, отвернулся от бывшего друга. Знал он, что перегорит тот, пожалеет, но есть поступки, которые не прощаются.
Ничего не нашла стража в покоях драконов. Ни слова не сказав хозяину, ушли красноволосые гости из дворца, и горе было бы тому, кто посмел бы их задержать. Поднялись дети Синей и Белого в воздух и улетели.
Остыл к вечеру Седрик. Стало совестно ему, что друзей он обидел. А повиниться гордость не дает. Да и Рубина нет больше в храмовой чаше.
И пошел он с горя пить — вином заливаться, и думать, как дело поправить, и метался от самых черных подозрений к горькому самопорицанию.
Затаились все во дворце — только великан Лаурас бесстрашно сносил гнев короля, заламывал его, когда крушить все начинал да на слуг руку поднимать. И сыновей своих Седрик не трогал с супругою. Но не имела тихая Ольга достаточно власти над его сердцем, чтобы утешить и утихомирить буйного мужа — поэтому хоронилась в своих покоях, да терпеливо сносила, когда приходил он к ней в постель ярость свою хоть плотской любовью приглушить.