Каждый раз она поднималась все выше. Сначала ей приходилось держаться за веревку, а потом, как говорят, веревка ей больше была не нужна — она лазила по отвесным стенам, как ящерица. Когда ее страшная работа была закончена, а случилось это в ночь на зимнее солнцестояние, она взошла на самую вершину башни. Там она опустила палец в склянку с ядом и взяла последнюю каплю смертоносного зелья. Этим ядом она отравила себя. Ее тело было найдено утром солдатами. Зрелище так напугало видавших виды воинов, что некоторые сошли с ума и бросились с башни на камни, вниз, а другие бежали из замка, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Они-то и рассказали в долине о случившемся. С тех пор над замком царит проклятье.
— А что такого необычного увидели воины? — спросил Конан. Видно было, что его захватил рассказ.
— Говорят, молодая, все еще привлекательная, несмотря на свои несчастья, женщина выглядела как древняя старуха, — сказал граф Гвартерид. — Она была безобразна и полна злобы. Яд сочился из ее пальцев, вытекал синими каплями из ее рта. Она была не жива и не мертва: не могла пошевелиться, но следила за каждым выкаченными, белыми глазами, и губы ее двигались, беззвучно произнося слова проклятий… Если хочешь, можешь посмотреть на нее. Она все еще лежит на крыше башни, хотя с тех пор прошло уже сто лет.
— Солдаты испугались какой-то злобной мертвой старухи? — недоверчиво переспросил Конан. Будучи варваром, он обладал практическим складом ума и чуждался разных там тонкостей, вроде «не жива и не мертва». Человек, с точки зрения Конана, мог быть либо живым, либо мертвым. Если оставлять его в живых нежелательно, то существует несколько верных способов исправить недоразумение.
— Говорю тебе, взгляни на нее сам — и поймешь, — повторил граф, немного раздраженный упрямством варвара. — Она становится видимой каждую ночь на зимнее солнцестояние. Но я знаю, как знали и все мои предки, что она всегда находится там, на крыше, над нашей головой, неважно — видим мы ее или нет. Сегодня звезды выстроились точно так, как это было в день ее смерти. Я выяснял это у звездочетов. Мне пришлось выложить большую сумму, я даже повысил налоги.
— И как ты надеешься победить ее? — спросил Конан.
— Я должен сразиться с ней, — ответил граф. — Без оружия, голыми руками. — Он покачал головой: — Боюсь, мне не одолеть ее. За столетие у нее отросли огромные острые когти, сочащиеся ядом. Но выхода нет. Либо она получит мою кровь, либо я уничтожу ее. Если мне удастся продержаться против нее от восхода луны до восхода солнца — тогда заклятье будет снято.
Конан задумался.
— Хочешь на нее посмотреть? — спросил граф Гвартерид.
Конан перевел на него удивленный взгляд.
— Ты предполагаешь, что у меня может возникнуть подобное глупое желание? Это твой предок, твое проклятье, твоя домашняя ведьма.
— Она медленно убивает мои владения вот уже столетие подряд, — сказал граф. — Это из-за ее яда земля приносит все меньше урожая, новорожденные дети все чаще умирают, а люди становятся ожесточенными и часто не доживают до старости — их мучают болезни.
— Значит, ты должен убить ведьму, — сказал Конан.
— Если я не справлюсь, она станет еще сильнее.
Конан тряхнул черными спутанными волосами.
— Справедливо.
— Когда ты сегодня показался в окне, я решил, что это сам Митра услышал мои молитвы и посылает мне помощь, — добавил Гвартерид. — Поэтому я решил рассказать тебе все. И теперь спрашиваю еще раз: ты поможешь мне?
— В первый раз ты интересовался, не хочу ли я полюбоваться на безобразную мертвую старуху, — напомнил варвар. — Впрочем, Митра там или не Митра, но я здесь, и ты действительно мне доверился.
— Разве ты не поклоняешься светлому Митре, который всегда помогает друзьям и воинам? — удивился граф.
— Кром! — рявкнул Конан. — Меня учили, что боги дают человеку при рождении все, что необходимо, и больше никогда не вмешиваются в его жизнь. У меня есть моя сила, мой меч и острое зрение — я знаю, куда бить, чтобы не промахнуться. Мой бог Кром хорошо позаботился обо мне, а все остальное — уж мое дело.
Гвартерид пожал плечами.
— Если бы все обстояло именно так, как ты говоришь, — плохи были бы мои дела. Похоже, мне повезло родиться не киммерийцем.
Конан только оскалил зубы и без слов направился к выходу из комнаты. Гвартерид поспешил за ним и показал ему винтовую лестницу, ведущую на крышу башни.
— Это здесь.
Ход был таким узким, что широкие плечи варвара то и дело задевали стены. Он ворчал, как дикий зверь в ловушке, но продолжал подниматься, легко и быстро. У последнего поворота лестницы он вдруг повернулся к Гвартериду и сказал:
— Протяни руку.
Граф думал, что Конан хочет помочь ему выбраться на крышу, и не раздумывая протянул ему руку. Конан же полоснул его по запястью ножом. Потекла кровь. Гвартерид вскрикнул и отшатнулся назад, к стене. Тысячи самых страшных подозрений вспыхнули в его душе.
— Что ты делаешь?!
Не отвечая, Конан обмазал себе лицо кровью графа. Потом отрезал полоску ткани от своего короткого плаща.
— Дай руку, — снова сказал варвар.
Граф, поглядывая на него со страхом, подчинился. Он не понимал, почему теперь выполняет все, что приказывает ему какой-то бродяга, солдат, нанятый совсем недавно для того, чтобы усилить гарнизон замка. Но сейчас, думалось графу, не до вежливости, не до субординации. Речь идет о чем-то гораздо большем…
Конан сильно перетянул рану, которую сам же и нанес.
— Заживет, — сказал он напоследок. — Я несильно тебя порезал.
— Но зачем? — прошептал граф.
— Чтобы обмануть ее. Она хочет тебя — она тебя и получит.
С этими словами киммериец выбрался на крышу. Граф помедлил, ожидая, пока прекратится головокружение.
С крыши до него не доносилось ни звука.
Конан с наслаждением вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Он стоял на вершине один. Знакомое и приятное ощущение! Над головой горели ночные звезды, небо казалось необъятным черным шатром, раскинутым над головой. Ветер налетал с гор и покалывал лицо морозными иголками. Далеко внизу остались люди с их маленькими заботами, страхами и беспокойством.
Неожиданно из темноты раздалось шипение:
— Ты пришел…
Конан замер. Он ощущал, как волоски на его загривке медленно поднимаются дыбом: как дикий зверь, реагировал киммериец на злую магию. Он оскалился, словно собираясь зарычать, но ни звука не вырвалось из его горла. Он ждал.
— Ты пришел, Гвартерид… — шептала темнота. — Посмотри, что ты наделал. Ты убил мою молодость. Ты разрушил мою жизнь. И теперь я вечно буду разрушать твою. Ты убивал меня медленно, на глазах у всех. Мой позор, мою боль, мои несчастья видели мои родные, мой возлюбленных, а потом — твои грязные солдаты. Они потешались надо мной. Что ж, настал мой черед потешаться. Вот уже сто лет я грызу тебя, Гвартерид, тебя и твоих потомков. Почему ты не зажигаешь огня? Неужели ты не хочешь заглянуть в глаза своей смерти?
В этот момент тучи разошлись, и на небе царственно показалась полная луна. Она была огромной, окруженной мерцающим ореолом. В ее свете ярко высветилась крыша башни, на которой простерлась самая отвратительная ведьма, какую только мог вообразить себе Конан. Она была в точности такой, какой описывал ее Гвартерид: злобной, сочащейся ядом. Ее седые космы разметались по камням. Она, как пиявка, присосалась к древнему замку.
Ее глаза с ненавистью следили за каждым движением Конана. Ноздри ее раздувались.