— Все верно… — я горько усмехнулся. — Чего я ждал? Искренности?.. Ты — сит, а я — полный дурак, этим все сказано. Удивляться мечу в твоих руках после вчерашней ночи — вот что в самом деле глупо…
— Избавь меня от своего показного благородства, Хейли Мейз, рыцарь Чистого клинка!
В его взгляде, в тоне его голоса были яд и злоба. Ледяная злоба, пробирающая до костей и жгучий яд обмана — больше ничего.
— Я — сит, и по твоему мнению, как любой сит, не достоин жизни. Мы разрушали ваши селения, мы развлекались, стреляя ваших жен, и позволяли своим зверям пожирать ваших детей, все так. Мы — адские твари! Если только не помнить о выжженных вами рощах, о наших женах и детях, изрубленных вашими клинками, затоптанных вашими лошадьми. Я сам по себе, уж конечно, не достоин жизни — я обесчестил потомка лордов Синедола тем, что признал его лучшим из людей. Честь потомка королей Старой Пущи, сложенная к твоим ногам, в расчет, понятно, не берется. Откуда взяться чести у сита? И в довершение всего я виновен в том, что не позволил зарезать себя во сне… — Он вдруг опустил глаза и замолчал, а когда продолжил, злоба сменилась невыносимой болью. — Я могу убить тебя, Хейли Мейз, и сделать из тебя мученика. Твои братья по ордену поднимут твое имя как стяг, и клинки вновь захлебнутся «кровью темной»… нет, мой Хейли, я этого не сделаю. Давай лучше ты, убей меня и живи дальше, если сможешь.
Айлор отбросил в сторону меч и упал на колени рядом со мной, так стремительно и так опасно-близко, что я едва успел убрать кинжал. Колючий взгляд снова потеплел.
— Как же ты дорог мне, Хейли Мейз, золотой голос Синедола, — прошептал он и осторожно коснулся моей щеки…
И все — стыд, ненависть, отвращение — Бог мой! Ты же все видишь! Разве могло быть иначе? — все рассыпалось прахом, перестало существовать.
13.
— Лори…
— М-м?.. — сит чуть заметно дрогнул и повернулся.
Мы сидели наверху внутренней башни, я — на полу, опершись спиной о стену, а он влез в узкий створ бойницы и свесил наружу ноги. Если забыть о его клыках и крепких мускулах, если не вспоминать о том, как умел и азартен он в поединке, не думать, откуда жуткие шрамы на его груди, можно вообразить, что он — просто мальчишка, милый, проказливый ребенок. Я погладил его пышные космы, вдохнул запах — в груди защемило от нежности.
— Отец мог бы простить смерть посла Старой Пущи, но привязанности к послу Старой Пущи не простит никогда. Оставаясь тут с тобой, я рискую головой.
— Он не узнает. Никто не узнает — верь мне.
— Верить? Как ты мне доверился — положил в постель меч…
— Ты пришел ко мне с кинжалом, — безжалостно напомнил он. — Я ждал тебя, и ты не подвел. Так что можешь мне верить.
— Мы друг друга стоим, да?
Он тихонько усмехнулся.
Эта его усмешка! Тайная радость сорванца, устроившего очередную шалость на горе ничего не подозревающим наставникам. Я скорее почувствовал его смех, чем услышал.
— Что смеешься, порочное дитя королевской крови? — пальцы сжались, загребая в горсть длинные пряди. — Околдовал, заморочил — и счастлив? Вот надоест твой морок, толкну вниз — будешь знать.
Айлор дернул головой, стряхивая мою руку, оглянулся, оскалился:
— Попробуй. Посмотрим, какое я дитя. Я — сит, тварь из ада, не забыл?
Сит, тварь из ада… и все же его хотелось беречь и защищать, а не пугать пустыми угрозами. А еще рядом с ним я, наконец, обрел мир и покой.
— Ты что, поверил?! Это же шутка. Никогда я не причиню тебе боли, принц Айлоримиел, — засмеялся я, — мой Лори…
Он словно внутренне напрягся, сжался и совсем притих. Долго молчал, потом произнес с грустью:
— Глупое слово — никогда. Никогда не давай пустых обещаний, Хейли Мейз.
И я вспомнил день своего посвящения.
В братство Чистого клинка я пришел по доброй воле и велению души. Мне хотелось битвы и славы. Битвы правой и достойной, как мне казалось, во имя моего народа и всего человечества; и славы заслуженной — враг представлялся мне сильным, хитрым и коварным… Что изменилось? Юный сит, волосы которого пахнут можжевельником, а улыбка сводит с ума? Так разве он не хитер и не коварен? Разве мальчишку можно назвать слабым?
Ничего не изменилось… я по-прежнему человек, а он — сит. Через пару дней он вернется домой, под сень дубов и кедров Старой Пущи, где благополучно забудет это глупое приключение. А я останусь единственным, но нелюбимым сыном лорда Синедола, снова буду коротать дни в кабаках, распевая свои песни и тиская девок, и лишь служение ордену, как и раньше, останется достойным оправданием моей жизни.
— Ты прав, Айлор. Мы — враги, этого не отменить и не исправить. Я — рыцарь Чистого клинка, я присягал не по принуждению и не по глупости, это мой выбор и моя вера. А ты?.. наверное, станешь одним из всадников отца? Если случится война, мы можем сойтись в битве…
Ни он, ни я не пошевелились, только между нами словно поднялись наши клинки и застыли в зловещем ожидании...
— Молись своему богу, Хейли Мейз, чтобы никогда тебе не выйти биться против всадника Ареийи! — прошипел сит. — Даже против самого слабого и мягкого из них. Я — посол мира, я не забуду о своем долге… но и ты — молись!
Я вспомнил его шрамы: три раны, каждая из которых — смерть… погладил обожженное плечо, обнял, словно мои объятия могли что-то исправить, спасти, оградить от прошлых и будущих бед.
— Буду молиться. Не хочу сражаться с тобой. Не хочу, чтобы ты стал всадником, Лори… Вот бы найти место, где и люди, и ситы могли быть счастливы…
Он поднял голову, удивленно заглянул мне в глаза. И вдруг расхохотался, звонко, весело и заразительно.
— Что? — я невольно улыбнулся в ответ.
— Ты такой, Хейли Мейз… такой… — простонал он сквозь смех.
— Какой?
— Чистый. Невинный. Как рассветное солнышко! Найти место!.. — он вдруг оборвал смех, глаза блеснули в предвкушении очередной проделки. — А давай сбежим? Поищем такое место?
«Куда еще?» хотел спросить я. А потом, может, прочесть этому монаршему недорослю проповедь на тему безопасности, ответственности и посольской миссии, совсем в духе лорда Кейна. Но он предупредил мое выступление, сонно потянулся, зевнул и, проворчав нечто вроде: «Смотри, Хейли Мейз, ты обещал…», перевернулся на стену, поднялся и, не оглядываясь, ушел в темноту.
14.
На третий день я был в замке неотлучно, но послов, как и ожидал, увидел только за обедом. Ели молча, лишь отец и седовласый глава миссии время от времени обменивались вежливыми репликами. Несмотря на заботу лорда Кейна, на обильный стол, самые сухие комнаты, тепло и мягкую постель, ситы не были отдохнувшими или довольными. Напротив, бледные лица, ввалившиеся глаза, движения, словно отягощенные усталостью — казалось, наши гости вот только что возвратились из утомительного путешествия. А юный принц так и вовсе выглядел больным: рассеянно смотрел на мясо, овощи и сласти, но ел лишь хлеб, ломая краюху дрожащими пальцами.
Конечно, отец тоже все это заметил.
— Друг мой, — спросил он холодно и, как мне показалось, даже неприязненно, — вы благодарите и ни на что не жалуетесь, но, похоже, не испытываете удовольствия от пребывания в моем доме?
— Жилье людей не место для нас, — сит словно ждал вопроса. — Вы щедрый хозяин, лорд Кейн Мейз, но это не делает наше пребывание в Синедоле менее тягостным. Дом моего народа — лес, только там мы сильны и здоровы. Под кровом Мейзов мы нашли заботу и честное стремление наладить мирную жизнь. Зачем испытывать терпение хозяев? Завтра поутру посольство покинет Ваши владения.