Отец кивнул послу и улыбнулся, не скрывая радости, я сам едва сдержал вздох облегчения: конец! Конец мукам совести, терзаниям и сомнениям… Но стоило осознать, что никогда больше я не встречусь с Айлором, не увижу его весенней улыбки, что незримая пелена ситского колдовства больше не переиначит мой привычный мир — и сердце заныло от тоски, от утраты. Поэтому, когда, покидая трапезную, принц как бы случайно толкнул меня плечом и шепнул в ухо: «После заката, Хейли Мейз, ты обещал», — я снова растерялся, но уже знал, что приду. Явлюсь, чего бы это не стоило!
Летние ночи коротки, и мы не стали тратить время попусту. Взяли жбан вина, немного хлеба и сыра, на всякий случай прихватили оружие, Айлор даже втихаря стянул тетиву и несколько стрел. Чтобы не поднимать шума во дворе, коней седлать не стали — вывели тайным ходом далеко за пределы замка, и только там закончили сборы. Мальчишка уже не выглядел больным, был бодр и заразительно весел. Казалось один только вид дикого травостоя, один вдох ночного ветра исцелили его.
То, что поутру нас не найдут на месте, юного посла нисколько не беспокоило. Я все пытался дознаться, почему, но он лишь заносчиво смеялся:
— Боишься, тебя обвинят? Не бойся. Ты бы не стал красть мою тетиву, да и не нашел бы. Скорее уж лорд Кейн решит, что это я похитил его сына… а хоть бы и так!
— Накажут, когда вернемся. У твоих старшин вид суровый.
— Старшин? Хейли Мейз! Меня может наказать Владыка или отец, но они не рассердятся — мы ведь не творим зла. Верь мне.
Он столько раз с чувством повторял «верь мне», что я, в конце концов, поверил, решил: будь, что будет, а последний день мы проведем весело.
— Смотри! Вон, внизу — Студенка, чистая, как девичья слеза, и вода вкусная, только очень холодная. Прямо перед нами — Жеребячий брод. Всадник в этом месте даже сапог не намочит. Вверх по реке — Смолокурни… Сейчас строятся, а раньше домов почти не было — жили только ссыльные воры. Слишком близко к лесу…
Мы уже довольно удалились от защитных стен и остановились у подножья сторожевой башни на вершине пологого холма. Вид оттуда открывался бесподобный: синедольские поля и луга лежали, как на ладони, вдалеке серебрилась река, а за рекой, еще дальше, прямо из зеленого моря Старой Пущи поднималось солнце.
Айлор замер, навострив уши: ни то приглядывался, ни то прислушивался и, казалось, не обращал внимания на мою хозяйскую гордость. Я слегка обиделся:
— Тебе не интересно?
Он отрешенно указал рукой на реку, луг и поле и произнес нечто длинное и мудреное, видимо, называя их на своем языке, прижал уши, но на меня не глянул:
— Мы были веселым, радостным народом. Мирным…— говорил он тихо и взволнованно. — Не знали ни оружия, ни доспехов. Да что там! Мы и в одежде-то не нуждались — лес давал нам все: еду, тепло, уют логова, любовь и продолжение… А потом пришли вы — прекрасные, как боги. Мы приняли вас. Пустили в свой дом, в свою жизнь, в свои души. Мы не могли иначе. Сначала и вы приняли нас, но потом вас стало слишком много. Вы хотели наши леса, луга и реки. Все! Что за дело вам было до дикарей, танцующих под луной?.. А мы… мы все еще были очарованы…
Он оборвал фразу, словно раздумывая, стоит ли, но все же продолжил. Жестко и холодно.
— Когда ударили топоры, мы познали боль. Боль и ярость. Мы пытались избавиться от вас, но вы налетели, как саранча. — Лицо его исказилось от отвращения, губы дернулись в оскале. — Нашей живой силы не хватило. Вы перебили нас и взяли, что хотели. Ваш бог вам позволил! Но мы воззвали к смерти. Мы быстро учимся, Хейли Мейз, и у нас долгая память. Эти холмы были святыней моего народа… здесь танцевала Лаварлинн. Даже мне трудно, а Ареийа — он не забудет. И не простит. Никогда. Нет, Хейли Мейз, это не то место, где можно быть счастливым.
Он замолчал и вдруг улыбнулся:
— Едем дальше? Догоняй!
Его гнедая во весь дух понеслась под гору, прямиком к броду. Я пустился следом. Из головы вылетело все, кроме одного: как бы этот отчаянный дурак шею не сломал!
15.
Мы уже несколько часов ехали по лесу. Солнце клонилось к западу, кони шли шагом по необычно широкой тропе. Высокая сочная трава, густые заросли черемухи и ракиты говорили о близкой воде, а значит, мы вышли к болотам, разделявшим Синедол и Старую Пущу. Цветущая поляна, на которой мы устраивали привал, казалась ничем не хуже гостевых замка Мейз, хлеб и сыр были поделены и съедены, жбан опустел. Томная нега не то от выпитого вина, не то от летнего тепла и безделья, разливалась по телу. Меньше всего хотелось возвращаться домой.
Айлор бросил поводья и стремена и, закинув левую ногу на седло, прямо с ближайших кустов ел спелую черемуху. Я смотрел на его перепачканную соком физиономию, с тоской размышляя о том, что уже сегодня мы простимся и больше никогда не встретимся. Вдруг он резко выпрямился в седле. Улыбка исчезла, уши встали торчком, а глаза похолодели.
— Лори, что случилось?
— Я верю только одному «чистому клинку», Хейли Мейз, — ответил он, уже натягивая лук.
Две стрелы сорвались почти одновременно. Первая ушла в заросли, и оттуда, ломая кусты, вывалился воин в кольчуге, пробитой на груди. Вторая настигла жертву уже на тропе.
— Поворачивай, Хейли Мейз, — бросил сит, — беги! Ты — свой, тебя не тронут.
— Рехнулся, болотное высочество? Я — не трус и не предатель!
Я бы оскорбился, да не успел: лес вдруг наполнился криками и лязгом металла. Со страха почудилось, что целая армия выросла из-под земли: тут были и простые ратники в кожаных нагрудниках, простоволосые и злые, и замковые стражники в кольчугах и открытых шлемах. И мои братья — рыцари с родовыми гербами на нашивках.
Стрелять стало бессмысленно. Айлор хлестанул ближайшего врага луком по глазам, рванул из ножен меч. Другой противник выбрал не верткого всадника, а испуганную кобылу. Гнедая пронзительно завизжала и завалилась на бок. У меня перехватило дух: если бы Лори не оставил стремена раньше, ему конец. Но он лишь ловко соскользнул с крупа лошади на ноги. Серебристая дуга и зловещий свист: первый удар — издыхающей кобыле, второй — ее оторопевшему убийце. Это было сущим безумием: я все еще не мог придти в себя, не смел отвести глаз от мальчишки!..
Мой совсем не боевой жеребчик дико взвился на дыбы, выбросил меня из седла, перемахнул кусты и удрал в чащу. Я вскочил, тоже схватился за оружие. Добраться бы до Айлора и прикрыть со спины, но нас разделяли несколько воинов в легкой броне. А мы оба совсем не готовились к драке — мы уповали на мир!..
Сит, окруженный врагами, рубился, как бешеный, а от меня лишь отмахивались, не нападали, не пытались убить. Я растерялся: «Неужели они и впрямь считают меня своим? Значит, Айлор подумает, что я заманил его в западню?!» От этой мысли в груди похолодело. Уже без страха и жалости я набросился на первого попавшегося рыцаря. Он небрежно оттолкнул мой клинок, отвернулся — этот парень совсем не боялся меня, «голого». Я взъярился еще больше, и снова атаковал. Он не успел закрыться: мой меч разрубил и легкий нагрудник, и кольчугу под ним. Брызнула кровь. Я развернул руку и снова замахнулся сверху — добить.
— Хейли, стой! — раненый бухнулся на колени, сдирая шлем, — это ж я, Дрю! Тебя ведет магия сита…
Договорить он не успел — клинок обрушился в основание шеи и рассек тело, застряв межу ребрами. Он ткнулся мне ноги… Рысенок Дрю! Сын одного из соратников отца, на гербе их рода была рысь… я знал Дрю с раннего детства, и вот теперь — убил. Как это вышло? Почему? За что?! Я еще никогда никого не убивал… Меня замутило и затрясло.