Серсея незаметно вздрогнула, погладив себя по запястью. Она не видела варианта легко отвязаться от отца, кажется, ему было действительно невесело, несмотря на обилие девушек, готовых раздвинуть перед королём ноги, и несмотря на леди Кенну, фрейлину Марии, которая кидала слишком уж говорящие взгляды на Генриха.
― Меня обычно приглашает Франциск, или Карл с малышом Генрихом, ― сообщила она, и Генрих тактично сделал вид, что не заметил отсутствие Себастьяна в списке братьев.
Он залпом осушил свой бокал, убрал его в сторону и протянул дочери руку.
― Пойдем.
― Ты уверен? ― спросила Серсея, вопросительно изгибая бровь, и на лице Генриха промелькнула улыбка; теплая и знакомая улыбка любящего отца, который боготворит свою прекрасную дочку, который бесконечно ее любит.
― Да, радость моя.
Серсея была прекрасна в серебристом платье, с красиво собранными волосами, тонкой диадемой с цветами-бриллиантами, с красивой улыбкой на пухлых губах. Несомненно ― Серсея была лучшая из его дочерей, из всех его детей. Горячо им любимая и любящая в ответ, верная и преданная ― королю, Франции, семье. Самой себе, что было невероятно важно.
Генрих церемониально поклонился, Серсея изобразила легкий поклон. Ее светлые кудри колыхнулись от движения и красиво легли на висках. Некоторые из гостей обратили все свое внимание на короля и принцессу, даже внимание Екатерины, о чем-то беседующей с Нострадамусом, и Марии с Франциском они смогли привлечь. Разговоры несколько стихли, зато музыка заиграла громче.
Генрих бережно взял дочь за талию, Серсея положила руку ему на плечо, а другую король взял в свою большую, теплую ладонь.
Самый первый танец с отцом, который Серсея запомнила, был в шесть лет, на дне рождение Генриха. Ей часто рассказывали, что в детстве она не слезала с чужих рук, и сам Генрих часто таскал любимую дочку на руках, когда они гуляли, или на плечах. Король даже позволял себе сыграть с ней в догонялки по замку, после долгих, изнурительных для души собраний ― после такого побегать по замку за дочерью казалось прекрасным решением.
Но в тот день рождения короля все было по-другому. Серсея отчаянно зевала, ей ужасно хотелось спать, и она стояла, совсем не по-королевски облокотившись на ноги Екатерины. Королева Франции успевала делать несколько вещей: вести беседу с каким-то знатными дамами, следить за Франциском, который бегал с Себастьяном, за тем, как ведут себя другие дети ― а все ее дети были в зале, на руках няньках или рядом с дальними родственниками ― и поглаживать уставшую Серсею по золотистым волосам, собранными в две косы.
Серсея уже думала, что ничего интересного не произойдет, как все разговоры ― даже музыка ― смолкли. Екатерина слегка потянула ее за плечо, и девочка быстро выпрямилась. К ней шел король, папа был необычайно красив в золотисто-красном камзоле, так сочетавшийся с ее персиковым платьицем, с короной на голове. Он остановился перед дочерью, церемониально низко поклонился; Серсея, вышколенная на дворцовый этикет с младенчества, для своих шести лет сделала просто образцовый реверанс, хотя все еще не понимала, что происходит.
― Моя дорогая принцесса, не согласитесь ли вы подарить мне танец? ― улыбаясь, спросил Генрих. Ротик Серсеи сложился в букву «О», со стороны раздался добрый смешок Екатерины. Обычно король проявлял свою любовь к старшей незаконнорождённой дочери иными путями, не такими публичными.
Тогда он впервые публично назвал ее своей дочерью, пусть и не открыто, спрятав за словосочетанием «моя дорогая принцесса».
Но Серсея не растерялась ― в шесть лет она уже умела держать «лицо на людях» и вести себя более-менее правильно в необычных ситуациях. Поэтому она улыбнулась, взяла платьице в ручки и поклонилась.
― С большой радостью, мой король.
Генрих выпрямился, подал ей руку ― в детстве папа казался таким высоким, а она была такой маленькой ― и они вдвоем вышли в самый центр зала. Они еще раз раскланялись, заиграла музыка, и Генрих внезапно подхватил ее на руки и закружился вместе с ней. Серсея весело засмеялась от восторга, и многие гости вторили ей. Наверное, они выглядели невероятно забавно ― король, согнувшийся низко-низко, чтобы держать дочку за маленькую талию, и она, которая тянулась как можно выше, чтобы положить папе ручки на плечах. Это был ее первый танец ― не те танцы, где отец брал ее на руки и просто медленно вышагивал с ней на месте, а именно первый настоящий танец.
Счастливое, беззаботное детство.
В её уши снова полилась музыка, тихий говор гостей успокоил. Она танцевала, кружилась, и все вокруг хлопали, и хлопали, подобострастно сияя, даря ей настроение и желание жить. Послышались восхищенные вздохи приглашенных при виде лёгких поворотов и грациозных движений рук. И пусть они тысячу раз льстили, она вполне заслужила эту лесть. Она слышала ее с самого детства, и теперь в полной мере понимала свою уникальность. Она была незаконнорождённой, любимой дочерью короля, которую удочерила его жена и любила, как родную. Таких как Серсея больше не было.
Но поглощённая в свои мысли, Серсея не заметила, как в глазах отца мелькнули те самые хитрые искры, которые насторожили ее еще в начале разговора. Танец подходил к концу, но не успела музыка закончиться, как Генрих, в очередной раз крутанув ее на месте, подхватил за запястье и потянул в сторону. Серсея, весьма необычным способом вырванная из воспоминаний, пару раз недоуменно моргнула, вздрогнула, а потом увидела перед собой Нострадамуса. Екатерины рядом не было.
― Нострадамус, ― Генрих сам подвел ее к прорицателю и протянул ее руку. Мужчина замешкался, а король твердо произнёс. ― Моя дочь оказывает вам честь.
Серсеи хватило нескольких секунд, чтобы понять, что произошло. Видимо, она недооценила то, насколько скучно было отцу, или он хотел таким образом что-то доказать Серсеи, или наказать за слухи, или… Что руководило Генрихом было неясным, но пауза слегка затянулась. Отказаться было невозможно, и Нострадамус, и Серсея это понимали. Поэтому принцесса улыбнулась и ободряюще кивнула прорицателю. Нострадамус взял руку Серсеи в свою.
― Почту за честь, Ваша светлость, ― сказал мужчина ей. Генрих отступил, прорицатель вывел ее на середину полянки.
― Музыку! ― крикнул король, и ― одного беглого взгляда было ясно ― сбитые с толку музыканты тут же вернулись к своим обязанностям. Пространство вокруг Серсеи снова заполнила музыка, только в этот раз она сама была напряженная, как струна. Вместо теплых ладоней отца, ее держали крепкие чужие руки, вместо благовоний короля она ощущала запах лекарств, а также сандала и мускуса, которым пытались перебить этот запах. Нострадамус был… другим, совсем не похожим на тех мужчин, с которыми Серсея общалась до этого.
И девушке, вместе с тем, казалось, будто это делает Нострадамуса в ее глазах только лучше.
«Да, ― подумала Серсея. ― - Дворцовым сплетникам будет, что обсудить» Мелькнула мысль, что хорошо, что Екатерина куда-то отошла, а то ситуация грозилось стать еще более неловкой. Хотя, впрочем, королева недолго отсутствовала ― Серсея успела выхватить ее удивленный и ничего не понимающий взгляд среди других людей.
Она тяжело вздохнула и посмотрела на мужчину, который аккуратно вел ее в танце, и слабо ему улыбнулась.
― Простите, что вам пришлось участвовать в этом фарсе. Отцу, очевидно, слишком скучно.
― Ничего страшного, Ваша светлость. Очевидно хорошо, что я умею танцевать.
Серсея хмыкнула, и позволила себе открытую улыбку. В конце концов, люди могли говорить, что хотели, разве Серсея не имела права хоть на каплю веселья?
― Очевидно.
Нострадамус слышал, что Серсея всегда хорошо танцевала, но на балах такой чести оказывались немногие ― король Генрих, брат Франциск, иногда Серсея в шутку кружилась с младшими братьями. Почти никто чужой не получал согласия, а тут королевская любимица танцевала с обычным прорицателем, пусть и приближенным к ее приемной матери, а все же чужим мужчиной. Конечно, у Нострадамусу не было выбора, когда Генрих подвел дочь к нему, но сама Серсея могла аккуратно отстраниться и уйти, сославшись на нежелание танцевать.