Несмотря на это, сейчас он видел, как почти летают ее туфли над полом, без труда вспоминая всевозможные па. Она была маленькой, изящной и грациозной, живо реагировала на самые сложные повороты и смену рук. Ей отчетливо нравилась мелодия, собственная пышная, чуть подпрыгивающая при движении юбка и то, как лежит мужская ладонь у нее на талии.
Серсея была близко, настолько близко, что Нострадамус чувствовал запах вина и свежей травы, исходящий от нее; или это был запах винограда и пшеницы, но что-то определено приятное и терпкое. Она была близко, искренняя и улыбающаяся, такая… которая никогда не могла принадлежать прорицателю.
Когда музыка закончилась, Нострадамус задержал ладонь Серсеи в своей несколько дольше, но все равно отпустил ее спустя мгновение. Серсея ласково улыбнулась, сделав вид, будто ничего не заметила, сделала шаг назад и сделала реверанс в ответ на поклон Нострадамуса.
― Благодарю за танец, Ваша Светлость, ― кивнул мужчина.
― Всегда рада, Нострадамус, ― улыбнулась принцесса. Они кивнули друг другу и отошли в сторону. Музыка снова заиграла, гости вернулись к своим разговорам, но Серсея спиной чувствовала любопытные взгляды, которые неприятно жгли кожу. На несколько секунд мелькнула мысль: понимал ли отец, что своими действиями разжигает интерес людей к жизни Серсеи, развязывает языки сплетникам? Екатерина всегда учила не обращать внимание на зубоскалов, но королевская любимица не часто с ними сталкивалась, и почему-то думала, что навряд ли сможет выдержать насмешки и плевки в спину.
Кстати говоря, о Екатерине ― Нострадамус и Серсея не успели обменяться и двумя словами, как рядом тут же оказалась Медичи. Серсея не сказала бы, что женщина была зла, однако в ней явно читалось раздражение и непонимание. Впрочем, эти чувства у королевы были связаны ― непонимание чего-то вызывало у Екатерины раздражение, особенно когда она не понимала что-то, в чем были замещены ее дети.
― Что это было? ― шепотом спросила она.
― Генрих, ― просто ответила Серсея, но королеве этого хватило. Она крутанула головой, выглядывая в толпе короля, а когда нашла, ее зелено-карие глаза опасно сверкнули.
― Что это было? ― подошла Екатерина к Генриху с тем же вопросом, что и к Серсеи.
― А что такое? А, ты про Серсею и Нострадамуса. По-моему, ты должна быть довольна. Твоя любимица с твоим любимцем, ― Генрих усмехнулся, пригубил вино из бокала, и снова влился в праздник, как будто ничего и не произошло.
Екатерина внимательно вглядывалась в его спину, крепко сцепив руки, потом перевела взгляд на Нострадамуса и Серсею, которые что-то обсуждали чуть поодаль, и тяжело вздохнула. Ей оставалось только надеяться, что супруг не всерьёз увлекся какой-то своей идеей, связанной с прорицателем и принцессой, и в скором времени, он оставит Нострадамуса в покое.
Но Екатерина ошиблась ― Генрих не забыл про Нострадамуса. Наоборот, внимание короля почему-то снова и снова обращалось к прорицателю, хотя обычно он вызывал в Генрихе лишь глухое раздражение, злую иронию и полное недоверие. Иногда он даже мог кинуть в адрес Екатерины что-то завуалированно злое, будто обвиняя ее в измене с прорицателем, однако король знал, что жена верна ему как никто.
Был праздник ― с приезда Марии торжеств во Франции стало все больше, Генрих старался показать молодой королеве всю прелесть и пышность своей страны. Будто говоря: «Ты будешь когда-то всем этим править, если будешь хорошей девочкой». Серсея по большей части не волновали торжества в замке, она относилась к ним ровно безразлично, потому что когда живешь во всем этом восторг превращается в рутину, а праздник ― в обязанность. А вот свадьбы, дни рождения — вот это было бы поинтереснее.
Сегодня же был обычный праздник, призванный слегка расслабить и развеселить придворных. И Генриху, как часто, бывало, скучно в это время.
Его взгляд прошелся по залу, наткнулся на порицателя, говорящим о чем-то с Екатериной.
― Нострадамус, ― позвал Генрих. Все разговоры мгновенно понизили тон, даже музыка стала играть тише. Серсея, до этого сидящая с фрейлиной Камилой за одним из столов, посмотрела сначала на маму, потом на отца и перевела встревоженный взгляд на Нострадамуса. Мужчина рядом с Екатериной напрягся. ― Поделитесь с нами вашей мудростью.
― Я не понимаю, ― аккуратно ответил Нострадамус, смотря на короля. Серсея прищурилась.
― Вы все время говорите о чем-то с моей женой. О чем? ― на этих словах, Екатерина, которая смотрела в сторону Серсеи, будто у нее спрашивая, что нашло на ее отца, резко повернула голову в сторону короля. ― Я слышал, император Максимилиан завел в Праге пророка, который гадает на картах. Какая судьба ждет королеву Марию и ее дом?
Судя по тому, как свела брови Мария, ей самой не очень хотелось слушать предсказание о себе, но Серсея понимала ― если отец захотел, он получит от этого хоть какой-то результат, чем бы это не было. Нострадамус подошел к подножью трона и опустился на колени.
― Простите, Ваше Величество, я не силен в картах. И не властен над моими видениями, они приходят помимо моей воли.
Серсея ободряюще улыбнулась несмотря на то, что Нострадамус не мог ее увидеть. Однако, судя по тому, как повел плечами пророк, он что-то почувствовал.
― Вы уступаете пророку Максимилиана? ― провокационно спросил король.
― Оставьте его в покое, Генрих, ― приказала Екатерина, подходя к собственному трону и царственно на него опускаясь.
― Почему? Владеет же он каким-то искусством, раз вы так полагаетесь на его умения, ― в некоторой степени сварливо поинтересовался король. Серсея поймала взгляд Франциска в зале; брат устало закатил глаза ― если кого-то и веселили подобные придирки Генриха, то его семья порядком от них устала, понимая, насколько велика роль Нострадамуса в их жизни. В моменты опасности, часто именно провидец спасал детей, да и Екатерина часто оказывалась спасена лишь его нереальному таланту фармацевта. Случай с переливанием крови ― о котором никто не знал, но о котором Серсея не могла забыть ― был ярким тому подтверждением, и Серсею с Екатериной точно убедил в том, что дар Нострадамуса незаменим.
По крайней мере дочь Медичи считала, что мужчина заслуживает лучшего к себе отношения от короля, но все ее аккуратные доводы на этот счет вызвали лишь насмешку короля.
У Нострадамуса, как и в случае с танцем, не было выбора ― мало ли что взбредет королю в голову, посмей он отказаться. Поэтому Серсея ― как и все ― с интересом наблюдала за тем, как прорицатель по картам делает предсказания. И, как Екатерина, она смогла отличить настоящие предсказания от «банальностей», как их назвал Генрих, которыми мог повеселить любой картежник на рынке.
Услышав настоящие пророчества, Екатерина и Серсея переглянулись; королева сжала ладонь в кулак, и только это ее выдало. Но никто этого не увидел ― все были увлечены прорицателем, даже Генрих. Серсея хорошо знала то растерянное и даже болезненное выражение лица, которое исказило Нострадамуса ― так приходили настоящие видения. Его видения бывали запутанными, но всегда оставались красочными, они неизменно представляли собой яркие картины будущего, и причиняли боль. Один раз, будучи маленькой, она осмелилась спросить Нострадамуса об этом. Тот грустно улыбнулся, и сказал, что будто раскалённые иглы втыкают ему в голову.
Поэтому, вряд ли Генрих понимал, на какие муки, пусть и краткие, обрекает ни в чем неповинного мужчина.
Когда Нострадамус с честью выдержал «развлечение» короля, и даже получил от него какое-то, пусть и ироничное, одобрение, Серсея не могла сдержать облегченный вдох. Она отвернулась, надеясь, что ее через чур пристальное внимание останется незамеченным, и Камила снова начала мешать карты, надеясь возобновить прерванное раскладывание пасьянса, но то ли вздохнула Серсея слишком громко, то ли Генрих намеревался получить от Нострадамуса намного больше ― следующее предложение обожгло принцессу, как хлыст по спине.
— Серсея, дорогая, может, ты тоже вытянешь карту? Нострадамус, предскажите будущее и моей дочери.