― Скажите мне правду, а я придумаю, что сказать брату, будьте уверены.
Нострадамус вздохнул. Он не мог отказаться, когда принцесса что-то просила. Кроме того, мужчина знал, что Серсея больше всего любит Екатерину, предана ей, как самой себе. Поэтому, умная и изворотливая, она любую информацию могла использовать на пользу себе, на пользу Екатерине. Кроме того, Серсею тоже волновало будущее Франциска, вряд ли ей понравилась мысль, что из-за королевы Шотландии, её брат-близнец, который таковым не являлся по крови, но был по судьбе, может погибнуть.
Поэтому прорицатель сдался.
― Хорошо. Мне понадобятся…
― Его волосы, ― Серсея положила на стол носовой платок и развернула его; на красивой шёлковой ткани лежала прядь коротких, тёмно-каштановых волос. Увидев замешательство на лице Нострадамуса, Серсея весело рассмеялась и игриво подмигнула. ― Не спрашивайте, как я их достала.
Мужчина кивнул. Он не любил вызывать видения. Самым простым и болезненным способом было вернуться к источнику, из которого шёл его дар ― то есть, оказаться близко к смерти. Чаще всего, Нострадамус затягивал петлю на своей шее и думал о том, что хотел увидеть. Но этот способ явно не пришёлся бы по душе Серсее, да и на объяснение ушло бы время.
Поэтому Нострадамус прибегнул ко второму способу ― искусственное удушение с помощью трав. Травы, которые провидец мешал, в своём единении давали резкий, удушающий запах, к которому чувствителен был только Нострадамус. Аромат вызывал мимолётное лишение сознания, в котором он бы смог увидеть что-то, что заинтересовало бы Серсею.
Серсея не мешалась; она стояла чуть в стороне, с интересом глядя на то, как быстро работает мужчина. Нострадамус был способен отмеривать, взвешивать и растирать, смешивать даже самые крошечные дозы различных веществ. Уверенные, сильные пальцы прорицателя ловко справлялись с десятками бутылочек, коробочек и сосудов.
Он смешивал самые тяжёлые, пахучие ароматы, в определённых количествах закидывая их в небольшую плошку, под которой горел пока что слабый огонёк. Мускус и белая амбра, создававшие едва уловимый солоноватый запах, запах деревьев, земли и кожи. Уже от этого аромата у Серсеи начала кружиться голова, и она присела чуть поодаль. Потом в ход пошли другие травы ― гвоздика, ладан, пачули, тубероза… В какой-то момент, помешивая сухие травы, Нострадамус кинул быстрый взгляд на притихшую Серсею.
― Мне нужны лилии. Они в ящике справа от вас, ― и он неопределённо махнул рукой в сторону большого комода из тёмного дерева.
Серсея встала и посмотрела на комод. Она выдвинула один из них и нашла там несколько мешочков из плотной ткани, к которым были прицеплены бумажки, на которых резким росчерком явной мужской рукой были выведены названия содержимого. Немного пошевелив их, девушка нашла искомое, и извлекла мешочек с лилиями с соответствующим цветком на нём.
Она собиралась положить мешочек на стол и отойти, уж больно сильным был запах, но засмотрелась на то, как кипели травы. Вода, в которой они растворились, на вид стала тягучей и густой, как смола, и хотя запах был неприятным, принцессе стало интересно, какова эта смесь на ощупь.
Нострадамус повернулся обратно, но, не ожидая, что Серсея останется на месте, неудачливо наткнулся на неё боком. Серсея, почувствовав толчок, развернулась и сделала шаг назад, неприятно столкнувшись со столом. Нострадамус развернулся, сверху-вниз глядя на принцессу, и девушка даже не сразу осознала, как непозволительно близко оказался прорицатель.
Серсея открыла рот и сказала прежде, чем успела подумать:
― Вы много делаете для меня в последнее время, а я ничем Вам не отплатила.
Нострадамус внимательно взглянул на неё.
― Мне не нужна плата от Вас, ― слегка хрипло произнёс мужчина, и в голову Серсеи внезапно пришла идея. Она пронзила её, будто молния, и девушка уже не могла думать о чём-то другом.
― И всё же… Я могу дать Вам то, что больше нет ни у кого во Франции.
― И что же это?
Серсея усмехнулась. Уже знакомая, лукавая усмешка змеёй изогнулась на пухлых губах королевской кобры. Серсея любила делать что-то выходящее из простых рамок приличия, но позволяла себе это крайне редко. Её родителям хватало проблем от других детей, чтобы незаконнорождённая Серсея доставляла ещё и свои или, более того, стала объектом грязных слухов.
У стен есть уши, у всего в замке есть глаза, и Серсея это помнила. Но она просто хотела, и было только это необъяснимое… Серсея коротко и нежно коснулась губ Нострадамуса и отступила.
― Мой первый поцелуй, ― усмехнувшись, сказала Серсея. Этот взгляд заставляет дрогнуть сердце, и становится так трудно дышать… Но Нострадамус сдерживает себя, как сдерживал всегда, и Серсея ничего не заметила. ― Этого нет ни у кого во Франции.
Серсея улыбнулась и снова безотчетно потянулась к его губам… Принцесса целовала медленно, чувственно, завораживающе. Девушка осторожно обняла его, скользнула ладонями по сильным, рельефным плечам, пропустила пряди тёмных волос между пальцев, погладила подбородок. Нострадамус не делал ничего особенного ― осторожно гладил Серсею по спине вдоль позвоночника, обхватывал ладонями её лицо и поглаживал скулы, пробежался пальцами по шее, взял за плечи и потянул на себя, заставляя прижаться так близко к нему, насколько это было возможно.
Серсея отстранилась и усмехнулась, глядя на прикрытые глаза мужчины, на исказившее от острого удовольствия лицо, и ласково погладила Нострадамуса по щеке, кокетливо поцеловав в щёку.
― Продолжим? ― спросила она.
Как будто ничего и не было.
После слишком хорошей встречи у Нострадамуса, Серсея, находясь в небывало приподнятом настроении, отправилась на поиски брата. Первым делом она пошла в тронный зал, и, к своему большому облегчению, сразу же нашла там субъект недолгого розыска. Франциск о чём-то говорил с матерью, которая слушала его с лёгкой полуулыбкой. Серсея глубоко вздохнула, постаравшись придать себе чуть менее довольный вид, и прошествовала к брату с матерью.
Франциск сразу же обратил внимание на её появление и, прервав разговор с матерью, спросил:
— Ты спросила Нострадамуса?
Екатерина перевела удивлённый, непонимающий взгляд на дочь.
— О чём?
— О Томаши, — с каким-то торжеством произнёс Франциск, глядя на мать, как победитель. — Что он сказал? Томаш опасен для Марии?
Глаза Екатерины сверкнули беспокойством. Она посмотрела на дочь, но та внезапно спокойно улыбнулась:
— Нет, вовсе нет. Он жёсткий и сильный мужчина, — не изменив ни позы, ни выражения лица соврала принцесса. Серсея специально сделала акцент на последнем слове, наблюдая, как вся бравада сходит с брата. — Он будет любить Марию, в Португалии она окажется в безопасности, как и её страна.
Губы Екатерины дрогнули в улыбке. Она понимала, что Серсея врёт ― знала эти мельчайшие изменения в её голосе, но Франциск не мог похвастаться таким же знанием своей сестры. Поэтому для него её слова, даже если и не были весомыми для принятия окончательного решения, стали маленьким проигрышем.
— Спасибо, сестра, ― сухо кинул Франциск и, кивнув матери и Серсее, вышел из зала. Девушка проводила его едва заметным виноватым взглядом, но тут же быстро с собой справилась. Лгать брату не хотелось, да он мог и не поверить в ложь. Но их с матерью личные дела ― в число которых так же входило спасение дофина Франции от преждевременной кончины из-за союза с Марией ― его не касались, и он никогда не проявлял к ним особого интереса. Серсее и Екатерине хотелось, чтобы это осталось неизменным.
Королева Франции взяла воспитанницу под руку и провела к небольшим диванчикам. Присев на один из них, Екатерина протянула воспитаннице бокал с вином.
— Что на самом деле сказал Нострадамус? ― спросила Медичи, пригубив напиток.
— Мария не выйдет замуж за Португальского принца, ― честно призналась Серсея, вспоминая всё, что ей сказал Нострадамус. ― Он жесток, двуличен, немного даже аморален, ― Серсея отпила вина, а потом виновато улыбнулась и сказала: ― Я хотела бы ненадолго отлучиться из дворца. Сказали, что приехал один венецианский ювелир, который делает прекрасные украшения. Хочу лично взглянуть.