Но про Нострадамуса девушка думала не долго ― она занялась похоронами коня. В некоторых делах принцесса Валуа была излишне сентиментальна, и это относилось к любимому скакуну. Конечно, она не могла позволить, чтобы стража просто закопала где-то её друга. Даже если это был всего лишь конь. Екатерина ― которую Серсея встретила в коридоре, и которая казалась такой же разгневанной фурией, как и её муж, а всё из-за поступков еретиков ― поддержала решение дочери. Агнуса похоронили под дубом в дворцовом саду, украсили ветки деревьев чёрными лентами, а на стволе вырезали имя коня. Садовник пообещал ухаживать за этим деревом.
Почти вся королевская семья обед пропустила, Серсея трапезничала в компании Франциска, Марии и маленькой Марго. Принцесса молча ела, изредка отвечая на вопросы Франциска. У дофина с Марией тоже разговор не клеился, Серсея не была расположена разговаривать, поэтому за столом царило молчание. Все были поражены тем, что случилось с конем Серсеи, и подвешенной к потолку головы оленя в комнате Марии.
― Сестра, ты здорова? ― раздался голос совсем рядом. Принцесса рассеянно посмотрела на сидящего напротив Франциска. В глазах брата застыли сочувствие и тревога.
― Мне нехорошо, ― наконец выдавила Серсея, осознав, что почти весь обед просидела, бездумно уставившись в тарелку, так ничего и не съев. ― Еретики в королевском дворце. Осмелевшие настолько, что смеют… ― Серсея не стала продолжать, лишь бросила на Марию красноречивый взгляд. Девушка побледнела и опустила глаза. Её саму всё случившееся здорово напугало, она хотела поговорить с кем-то, но обсуждать это при маленькой Марго никто не хотел.
И тут принцесса сама вступила в разговор, гордо приподняв носик:
― Еретиков надо наказать. У нас может быть много врагов, но те, кто не исповедуют нашу веру ― страшнее.
Серсея и Франциск обменялись взглядами. В речах Марго легко узнавались речи их матери Екатерины. Принцесса из-за всех сил старалась походить на свою матушку-королеву, но вся семья видела, что в большей степени она переняла от Екатерины хитрость и умение услащать слух людей сладкими речами.
С малолетства девочка отличалась очарованием, независимым нравом и острым умом. Воспитанием Марго не докучали. Её отец, Генрих II, всё время проводил у своей любовницы, Дианы де Пуатье. Мать тоже не обращала внимания на детей, строя козни против ненавистной соперницы. И если с её братьями-принцами занимались учителя, то для Марго образование считалось ненужным. Её обучали только чтению, шитью, музыке и танцам ― этого было вполне достаточно, чтобы выйти замуж за какого-нибудь наследника иноземного престола.
Марго с малых лет блистала на балах в Лувре и в замке в Амбуаз, куда семья уезжала летом. Миловидная смуглолицая принцесса вызывала общий восторг не только красотой сшитых по последней моде платьев, но и тем, что читала самолично сочиненные стихи и приветствовала гостей на латыни. Она оказалась чрезвычайно способной в учении, и особенно в языках. Подобно своей бабке, ученейшей Маргарите Наваррской, она говорила на испанском, итальянском и греческом, много читала на этих языках. Даже внешне она напоминала свою мать-итальянку, с её светлыми волосами и тёмными глазами.
Только после обеда Серсея наконец-то решилась на то, чтобы навестить Нострадамуса. В конце концов, он не давал ей намёка на их чувства, так почему же она должна была об этом думать? Наверное, нужно будет принять какую-нибудь настойку и забыться целебным сном до самого ужина. Что же, теперь ей точно надо было к Нострадамусу.
Камилу она оставила при повороте в коридор, и служанке это, кажется, не понравилось. Она теперь с явным сомнением относилась к прорицателю и казнила себя за собственные слова, сказанные тогда, на балконе. Служанка явно видела, что Нострадамус неровно дышит к принцессе, но оберегать Серсею ― в том числе её честь и имя ― было обязанностью фрейлины. Поэтому она хотела бы сделать всё, чтобы девушка держалась как можно дальше от прорицателя, к которому даже если не чувствовала нечто серьезное, то испытывала лёгкую симпатию.
― Нострадамус? ― позвала она, как всегда, входя без стука. В комнате, в которой прорицатель обычно находился, занимаясь своим «колдовскими делами», как называл это Генрих, его не было. Более того ― никаких кипящих варев, разных сушеных трав, которые можно использовать для сиюминутной работы. Значит, мужчины либо не было здесь, либо он сегодня отдыхал. Это было справедливо, учитывая, что последние дни Нострадамус только и делал, что помогал Серсее.
Девушка вздохнула. Может, не стоило его сейчас тревожить? Но с другой стороны ― что плохого в том, что она просто попросит настойку, чтобы спать спокойно, верно?
Принцесса направилась к смежной двери, которая вела в комнату Нострадамуса. Привычно постучавшись, Серсея, не дожидаясь ответа, вошла.
― Нострадамус, я хотела бы… ― начала она, и тут же пожалела об этом. Первыми её встретили громкие женские стоны, и у неё не было никаких сомнений, с кем была эта женщина. Один лишь взгляд на кровать подтвердил правоту принцессы. Она замерла на пороге с открытым ртом. На кровати раскинулась какая-то рыжеволосая девушка, над которой нависал прорицатель. Накинутая сверху шкура наполовину скрывала любовников, но Серсея видела сильные мужские плечи, да и ритмичные движения о многом говорили.
Видимо, сказала она всё-таки очень громко, потому что Нострадамус резко развернулся, вперев в неё взгляд тёмных глаз. Его взор сочился удивлением, неловкостью и… нечто, что Серсея назвала бы страхом.
― Простите, ― пробормотала Серсея и вылетела из комнаты. Она бросилась к двери, стараясь не бежать и сохранить хоть какое-то достоинство.
― Леди Серсея! ― донеслось ей вслед. ― Леди Серсея, постойте!
Она была уже почти у лестницы, которая помогла бы ей побыстрее попасть в главный коридор, где ждала Камила, но её остановила сильная, почти грубая хватка на плече. На пару секунд она остолбенела ― уж больно сильно эта хватка напоминала то, как прикасались к ней те похитители. Но в следующее мгновение она увидела перед собой обеспокоенное лицо Нострадамуса ― слава Богу, он успел хотя бы одеться. Или слава длинным коридорам, будь прокляты архитекторы.
― Извините, я не хотела Вас тревожить, ― пробормотала Серсея, ощущая себя то ли униженной, то ли преданной. И то, и то ей одинаково не нравилось. Рыжеволосая девица выскочила вслед за ними и, прижимая к себе плохо завязанное платье, бросилась прочь по коридору, бросив напоследок любопытный взгляд на Серсею. Принцесса проводила её взглядом, а потом помотала головой. ― Я стучала, но… Вы, видимо, не услышали.
― Я приношу свои извинения.
Она запнулась на полуслове, почувствовав, как её плечо сжала мужская рука. С трудом справившись с эмоциями, она бросила взгляд на прорицателя. Он стоял рядом с ней, небрежно одетый, взлохмаченный, и крепко держал её за руку, будто боясь, что она прямо сейчас сорвётся с места, и он её больше никогда не увидит.
Но сказанное настолько сильно удивило принцессу, что она подняла глаза и шёпотом сказала:
― Вы-то за что? Это я ворвалась без спроса. Просто я не думала, что Вы… ― сдерживая слезы непонимания, обиды и отвращения, уверила она его. Видимо, девушка всё-таки была не права, Нострадамус не был в неё влюблен. И не ясно ― принесло ли это облегчение, или стало только тяжелее.
Серсея не знала, как должна была закончить начатую фразу, но Нострадамус нашел слова за неё. Он наблюдал за тем, как, побледнев до цвета простыней и поглаживая живот, она полностью потерялась в размышлениях.
― Что я мужчина и интересуюсь женщинами?
― Что Вы водите их во дворец, ― неловко выдала Серсея. Она и не поняла, почему увиденное так её обидело. Правильнее было извиниться, и настоять на разговоре позже, если в нем вообще была нужда, или, раз уж она испортила Нострадамусу столь интимный момент, можно было попросить то, зачем она пришла.