Выбрать главу

— Нострадамусу было введение, что союз Франциска и Марии погубит моего сына, — ответила Екатерина, причём лицо её не изменилось, будто она сообщила о погоде на завтра, а не о возможной гибели своего сына из-за Шотландской королевы.

Серсея слегка прикрыла глаза и улыбнулась.

— И вы уже начали действовать. Не отвечайте, знаю, что начали. Королева-мать заботится о своём сыне, это в порядке вещей, — Серсея слегка обогнала свою мачеху и коротко поклонилась. — Доброй ночи.

Екатерина смотрела молча, как воспитанница растворяется в темноте коридоров. Одно из важнейших качеств Серсеи, как считала королева, было умение при минимальной информации о себе получать больше новостей. Получалось это благодаря хорошему умению заговорить человека, чтобы казалось, будто Серсея сказала много, но на деле её слова ничего не стоили.

Екатерина почти гордилась своей падчерицей. Из всех дочерей — ветреной и несдержанной Клод, слишком религиозной и далёкой Елизаветой, маленькой Марго — Серсея была умна, хитра и главное — верна. Королева никогда не напоминала, но Серсея не забывала, что если бы не милость мачехи, то её ждала бы участь нелюбимой, незаконнорождённой дочери монарха, которая не нужна ни отцу, ни матери. Конечно, как и Баш, она росла бы при дворе, но какой могла вырастить девушка, лишённая любви и ненавидимая всеми? На которую смотрят, как на пустое место.

Королева снова вспомнила детство Серсеи. Когда ей шёл шестой год ― у Екатерины тогда были не только они с Франциском, но и дочь Елизавета, Клод и сын Карл, а сама она вынашивала ещё одного ребенка ― девчушка уже практически не проявляла эмоций, при этом тонко чувствуя настроение других. Многие считали её замкнутой, холодной, и по двору быстро расползалось поверье о том, что фамилия, данная ей при рождении, пустила в её разум и сердце корни, отравляя их хищничеством итальянской мачехи.

И глядя на Серсею, Екатерина видела, что это так: девушка не выражала бурной радости, казалась почти безразличной, невозмутимой, но в её зелёных, меняющихся от освещения глазах полыхала буря эмоций − от обиды и непонимания до пылкой любви и традиционной привязанности. Такая же, как и она. Она такая же.

Запиравшая все чувства в себе с раннего детства, потому что по-другому не выжить, но способная их испытывать куда сильнее и ярче, чем окружающие. Хитрость и ум Серсея тоже унаследовала от неё.

И с годами эти качества лишь расцветали, приумножались, и в итоге Екатерина получила не только верную и преданную воспитанницу, но и идеального человека рядом с собой. Все качества королевы ― частично отразившиеся в каждом её ребёнке ― тем не менее полностью укладывались в Серсее и гармонировали с её не менее прекрасной внешностью.

Она была идеальной. Королевская кобра.

― Мы идем не в Вашу комнату? ― спросила Камила, когда они отошли на приличное расстояние от королевы, но свернули не в коридор, который вел к спальням королевской семьи, а в другой, тот, откуда начинались комнаты гостей при дворе и важных политических фигур.

― Нет, мне надо кое-кого навестить, ― сказала Серсея. Она шла быстро, приподняв платье. Камила знаком приказала другим служанка остаться здесь, и принцесса со своей фрейлиной вдвоём спустились по винтованной лестнице.

― Жди здесь, ― коротко приказала Серсея и постучала в дверь. Удивлённый мужской голос разрешил ей войти.

Очевидно, дворцовый прорицатель не привык к тому, что к нему кто-то приходит. Его единственным другом при дворе была Екатерина, но обычно она не утруждала себя стуками в дверь или просьбой войти. Она вела себя как королева ― входила, когда хотела, могла позвать Нострадамуса в любое время дня и ночи, не заботясь о том, чем он занимается.

— Нострадамус, ― кивнула Серсея. Камила прикрыла за принцессой дверь. Ошеломлённый её появлением, мужчина не сразу сообразил, что надо поклониться, но уже через пять секунд взял себя в руки и поприветствовал терпеливо дожидающуюся этот жест дружелюбия гостью.

— Леди Серсея.

Серсея любила, когда её признавали, когда ей оказывали то уважение, которого был лишен её брат Себастьян. Она любила чувствовать себя принцессой, даже если была ею только условно, и дочерью купчихи Медичи больше, чем бастардом короля Генриха.

А ещё Серсея любила владеть информацией.

Как таковой, Нострадамус её интересовал слабо, хотя они встречались больше, чем часто. Прорицатель был всегда где-то неподалеку, готовый в любой момент прийти на помощь, и где-то в двенадцать лет Серсею весьма заинтересовала фигура окутанного тайнами прорицателя. Она взялась самостоятельно найти о нём информацию, а потом Екатерина похвалила её за ловкость и смекалистость проявлению в этом вопросе.

На самом деле, Нострадамуса звали Мишель де Нострдам. Он родился в городке Сен-Реми-де-Прованс в семье евреев-сефардов, которые в результате гонений переселились во Францию с Пиренейского полуострова, обращённых в католичество. Люди судачили, что предки предсказателя служили лекарями при дворах герцогов Калабрийских, в частности, Рене Доброго. Однако, исходя из имеющихся фактов, Серсея могла лишь утверждать, что они были достаточно образованными и зажиточными людьми.

Многие предки и родственники Нострадамуса имела дела с лекарствами. К примеру, прадеды со стороны матери: Пьер де Сен-Мари и Жан де Сен-Реми были врачами в Сен-Реми. Отец предсказателя ― Жом де Газоне (приняв крещение, поменял фамилию на католическую Нострдам) был нотариусом, дедушка Ги Гассоне торговал зерном и работал нотариусом в Авиньоне, а в 1455 году принял христианство и имя Пьер де Нострдам.

Во французском дворе он оказался благодаря всё той же Екатерине Медичи, которая всячески ему покровительствовала и с жадностью впитывала те знания об алхимии и ядосложение, что ей давали. Она верила в его предсказания, а вот Генрих относился с весёлой иронией. Хотя светские власти Франции мягко относились к крещёным евреям, простонародье всегда подозревало их в тайном неверии в Иисуса Христа.

Серсея стала обходить Нострадамуса кругом ― её любимый прием, кружение вокруг оппонента, когда сама она хотела почувствовать полный контроль над ситуацией. Как говорил отец ― «в движущуюся цель сложно попасть».

Платье её тихо шуршало. Ползучая змея.

— Сегодня Вы сделали королеве предсказание, ― начала она спокойным, тихим голосом. ― По поводу моего брата Франциска. Я хорошо помню Ваше лицо в тот момент, когда вы увидели что-то, что Вас ошеломило. И когда покидали мою комнату, у Вас было точно такое же выражение лица. Что Вы видели?

Она сделала круг, остановилась напротив Нострадамуса и взглянула ему в лицо. Глаза её сверкали, как факелы зелёного огня в тумане.

— Ничего, миледи, ― вежливо ответил прорицатель. ― Вам показалось. Ваша мачеха… Королева Екатерина может сделать многое, чтобы защитить своих детей. Я волнуюсь за это.

Серсея усмехнулась.

— Екатерина ― королева, кроме того Медичи. Она расчётлива, хитра и умна, так что Мария будет жить. Убить королеву Шотландии в первую же ночь во французском дворе… Звучит безумно, мачеха на это никогда не пойдет.

Она прошлась по комнате и села на широкую кровать, застеленную мехами. Нострадамус, видимо, их очень любил, ими была заправлена его кровать, а сам мужчина часто носил меха разных животных. Серсея сама их обожала.

Нострадамус повернулся к ней лицом.

— Но как далеко она готова зайти? Это Вы должны осознавать. Прошу Вас, посмотрите за ней, чтобы она не навредила себе и всей Франции.

Серсея хитро улыбнулась, прищурив глаза.

— Вы уже знаете, что она собирается делать, ― подвела она итог.

— Как и Вы, ― откликнулся прорицатель, и Серсея не стала спорить.

Она погладила шкуру на кровати, зарываясь пальцами в длинный ворс, будто действительно ласкала животное. Девушка заметила, как дрогнул прорицатель, и тут же перевела взгляд на него. Однако же ясный взор говорил о том, что никакого нового видения его не посетило. Серсея скрыла разочарование.

В детстве она обожала Нострадамуса, таскалась за ним хвостиком, всё время прося предсказать ей любимую мелочь ― какую лошадь купить, что ей подарят, узнает ли отец о том, что она что-то сломала, будет ли ругаться Екатерина, и прочее, что волнует простой разум ребенка. И хотя для всех Серсея была замкнутой и необщительной, она с большим удовольствием приставала к прорицателю, когда Екатерина ― или Генрих ― не могли уделить внимание ей прямо сейчас.