Серсея, казалось, угадывала её мысли, и в её сердце читала как в своём. Она вздохнула, подошла ближе и взяла её за руки.
― Ты спасла жизнь моему брату. Ты и его чувства к тебе. Ты будешь обладать силой и властью, и король будет любить тебя. А я буду рада иметь такую сестру, как ты.
Лола вспыхнула от этого. Она вспомнила, какой показалась ей Серсея в первый день во Франции ― холодной, самовлюблённой и гордой королевской коброй, которая не знает, что такое сострадание, жалость, любовь и преданность. Как оказалось, Серсее эти чувства известны лучше, чем многим другим… даже больше, чем Марии, хотя Лола помыслить о таком тогда не могла.
― Для меня будет честью стать твоей сестрой, Серсея, ― произнесла она, почувствовав, как сел голос. Помотав головой, чтобы удержать в себе слёзы, девушка быстро поменяла тему. ― Ты идёшь к Сезару? Давай я тебя провожу.
Лола проводила её до детской, немного посидела, а потом пришла Екатерина, и Лола ушла. Взгляд, которым Екатерина её проводила, был почти довольным. Конечно, а с чего бы королеве Франции не быть счастливой ― старшему сыну ничего не угрожает, он нашел любовь.
― В последнее время вижу тебя только с ребёнком на руках, ― наконец задумчиво ответила она.
― Он мой сын. Боюсь оставить его хоть на мгновение.
― Серсея, позволь дать тебе совет, как женщина женщине. Понимаю, у меня не самый счастливый брак, но… Поверь мне. Не зацикливайся на ребёнке. Ему уже четыре месяца, ты вполне можешь принимать у себя мужа.
Серсея вздрогнула.
― Что?
― После родов Генрих забывал обо мне, пока я не могла зачать нового наследника. У вас с Нострадамусом совершенно другой брак, это ясно, однако… Когда женщина зацикливается на ребёнке, она рискует потерять мужчину, перестать быть для него женщиной, к которой бы он имел страсть. Поэтому… ― Екатерина вздохнула и внезапно предложила: ― Давай сегодня Сезар побудет в моих покоях.
Екатерина ушла, а Серсея осталась в своих тяжёлых раздумьях. Сезар закряхтел, и мать мгновенно подхватила его на руки, покачивая и опускаясь на кровать. Роды дались ей нелегко.
И если теперь сын был в порядке, то после слов Екатерины она внезапно испугалась за то, что может потерять Нострадамуса ― если она не поправится, он перестанет видеть в ней женщину. Первые месяцы после родов были тяжёлые для неё ― она сама была то в сознании, то нет, а о здоровье недоношенного ребенка лекаря судили с опаской, отводя глаза и говоря, что надо быть готовыми ко всему. Теперь же Сезар был в порядке, а Серсея боялась отпустить его хоть на секунду.
Но как женщина, Серсея чувствовала себя здоровой. Она ходила легко, повитухи говорили о том, что она полностью оправилась от тяжёлых родов, и когда та пришла проверить здоровье молодой мамы и юного Нострдама, заявила, что и мать, и дитя в порядке. На робкий вопрос Серсее о том, может ли она возобновить связь со своим мужем, с улыбкой ответила, что не видит преград для этого.
В это утро Нострадамус был занят, и Серсея надеялась, что так продлится и дальше, ей нужно было время. Первым делом, она вновь позвала к себе повитуху Жанну и подробно выпросила у неё такой неудобный момент, потеряв былой стыд. Эта женщина принимала её роды, смущение было неуместно, а Серсея была молода, и совет опытной женщины был нужен. Екатерина не стремилась возвращаться в постель мужа после родов, а Серсее это было важно.
Жанна, принимавшая роды у самой Екатерины Медичи, отвечала спокойно и чётко. Безусловно, стать мамой – это прекрасно. Но став мамой ― важно не перестать быть женщиной, прекрасной, любимой и желанной. Повитуха ещё раз внимательно осмотрела любимицу королевы и твердо заявила ― физиологически, Серсея в порядке, её тело вернулось в добеременное состояние, если не брать в расчёт грудь с молоком. Хотя, как отметила Жанна, в связи с тем, что Серсея сама кормит ребёнка, это не должно было причинять неудобство.
Всё это Серсея выслушала совершенно спокойно, сидя у окна и греясь в лучах солнца, пока Сезар, в окружение больших подушек, дремал под солнышком на большой родительской кровати.
— Значит, я в порядке, ― произнесла она, и было неясно, рада она этому или нет.
― В полном, ― уверенно произнесла Жанна. Леди Нострдам сегодня была в хорошем расположении духа, даже угостила повитуху чаем с лимоном и печеньем, а потому Жанна аккуратно поинтересовалась: ― Быть может, Вы пока не готовы к возвращению в супружескую постель по иным причинам?
― В каком смысле? ― спросила Серсея, отводя взгляд от окна. Жанна поджала губы, неуверенная, что может говорить такое королевской любимице. Но видя её растерянное, недоумённое лицо, она напомнила себе, что в первую очередь Серсея де Нострдам ди Медичи ― женщина, недавно родившая женщина, которая волнуется перед возобновлением сексуальной связи с собственным мужем. Такой проблемой страдало множество молодых рожениц, но кто-то пытался с ней бороться, а кто-то даже не подозревал о том, что что-то происходит. ― Жанна, скажите мне. Я должна знать.
Повитуха вздохнула.
― Не принимайте на свой счёт, миледи, ― предупредила Жанна. ― Но после родов, дело может быть не только в организме женщин. Я встречала рожениц, которые были в порядке, но не спешили возобновлять связь с мужем из-за собственных проблем. По большому счёту притупление полового влечения – это некая природная данность. Ведь до тех пор, пока ребёнок нуждается в постоянной материнской заботе и уходе, не может выжить самостоятельно, следующий ребёнок матери ещё не нужен. Поэтому в организме недавно родившей женщины снижается уровень влечения. Если же роды были достаточно сложными, то подсознательно ей хочется отомстить мужу за перенесённые страдания.
Серсея сжала губы, и Жанна прервалась, давая ей возможность обдумать сказанное. Роды действительно были непростыми ― Серсея страдала, ей было больно, но она не думала о том, что Нострадамус в чём-то виноват. В некоторых вопросах Серсея была весьма практична и разумна, рождение ребёнка было одной из таких вещей. Она понимала, что больно будет, чертовски больно, и относилась к этому философски ― подарок за жизнь новому человеку не может пройти бесследно, за это надо было платить, и боль матери ― меньшее, чем можно было оплатить подобный дар. И винить в этом Нострадамуса было бы верхом глупости.
Серсея кивнула, и Жанна, видя, что её собеседница пришла к какому-то выводу для себя, продолжила:
― Вы так же можете бояться боли, которую может причинять связь. Можете бояться за ребёнка, потому что Ваше внимание отвлечётся от него впервые за долгие месяцы, и эта напряженность не позволит Вам расслабиться.
― Нет, ― прервала Серсея уверенно. ― Мне было больно ходить первые месяцы, но сейчас я чувствую себя прекрасно. Живой, будто я снова родилась. Даже… чувствуя себя немного девочкой.
— Это хорошо, ― усмехнулась Жанна, и Серсея тоже улыбнулась.
― Что-то ещё?
― Да, но, думаю, это меньше всего подходит Вам, Ваша светлость.
― Говори, ― решительно велела Серсея. Она должна была знать всё.
― Многие женщины теряют привлекательность в собственном теле. Ощущение собственной непривлекательности, действительно, после родов женская фигура лишается девичьей угловатости, но многие мужчины находят это весьма привлекательным, ― быстро и бегло объяснила Жанна и поспешно добавила: ― Но, я должна сказать, что Вы почти не изменились… Если мне будет разрешено сказать… ― Серсея слабо улыбнулась и согласна кивнула. ― Беременность и роды пошли Вам на пользу. У Вас нет растяжек и лишней полноты, как было с Дианой де Пуатье или даже с Екатериной, Вы стали ещё прекраснее. Ваша грудь стала полнее из-за молока, бёдра круглее, силуэт будто плавнее. Могу посоветовать Вам вновь заняться собой, как это было до родов. Сейчас Вы ставите комфорт ребёнка выше собственных желаний, но не забывайте о себе, миледи.
Серсея перевела взгляд. Она действительно сделала себе немного поблажек: не носила корсет, надевала свободные платья, которые не сковывали движения, почти не надевала украшений кроме обручального кольца и почти не заботилась о причёске. При этом она смотрела на Нострадамуса и видела в его глазах всю ту же любовь и нежность, которая была в нём и до этого.