Она посмотрела с благодарностью, и он немедленно проник в неё пальцами, двигая ими быстро и почти грубо. Ровно так, как она хотела – Серсея билась головой о подушку, сжимаясь и содрогаясь, громко и рвано дыша, стискивая бёдрами ласкающую её ладонь, пока не вскрикнула, уткнувшись щекой в перину и ударив ступнями по постели.
― Пожалуйста, ― неразборчиво прошептала она со слезами на глазах.
Он планировал удовлетворить её желания как можно лучше и растянуть удовольствие как можно дольше, но, оказавшись в ней одним сильным толчком, снова ощутил себя неопытным юнцом, не способным контролировать своё тело.
В ушах уже знакомо зашумело. Послав всё к чёрту, отпустив их тревоги, Нострадамус задвигался в распростёртой под ним женщиной быстро и лихорадочно, крепко хватая её за бёдра и остервенело кусая за чувствительную грудь. Серсея в свою очередь вцепилась ногтями в его лопатки до крови и кричала от долгожданного удовольствия. Нострадамус просто не мог остановиться, хотя бы на секунду отказаться от окружавшего его жара. И тогда он увидел её шею. Открытое и беззащитное горло жены белело перед ним и рябило красными пятнами поцелуев, пока она отчаянно запрокидывала голову и двигала бёдрами навстречу. Схватив девушку за щёки, Нострадамус повернул её лицо к себе, на котором всё так же отражалось самое яркое наслаждение, и он снова задвигал бёдрами быстрее.
Острые колени стиснули его бока до боли, пока он грубо и лихорадочно вколачивался в тело. Было жарко, неудобно, слишком сильно и резко, но так хорошо, как никогда не бывало. Наконец-то. Удовольствие оказалось невыносимым – Нострадамус рухнул на Серсею, содрогаясь в наслаждении. Ему показалось, что она потеряла сознание, но её нутро сжало его так, что он сам едва не задохнулся от этой тесноты, а как только расслабился, всё повторилось снова. И ещё раз. Его жена трижды билась в блаженстве, и такого с ней он ещё не видел и не чувствовал.
Рухнув рядом с ней на кровать, он обнял и притянул её к себе. Серсея положила голову ему на грудь и принялась лениво водить пальчиками по его плечам и мощной шее. Серсея отчего-то тихо засмеялась и ещё крепче прижалась к его груди. Он вдохнул запах её волос, мягко поглаживая горячей ладонью гладкую спину, тонкие лопатки, ниточку позвоночника…
― Рядом с тобой мне ничего не страшно, Нострадамус, ― сонно вздохнула она. У него оборвалось сердце: это были те самые слова, которые он часто слышал в своих мечтах. И это было потрясающе, словно экстаз души.
― У меня для тебя кое-что есть.
― Подарок? ― хихикнула Серсея. ― Ты меня балуешь.
― Люблю делать тебе приятное, ― бегло поцеловав её в губы, Нострадамус встал. Он, в чём мать родила, прошёл через всю комнату, к вороху одежды, что они оставили, и извлёк из кармана своих брюк какой-то мешочек, возвращаясь к ней в постель. Заинтересованная, Серсея села, придерживая одеяло на груди. ― Держи.
Она раскрыла его и достала то, что там лежало.
― Какой красивый браслет, ― восхищённо проговорила она, рассматривая тёмные переплетения с рубинами и странным, золотистым кругом. Серсея внимательно рассмотрела его. ― Что это за символ?
Переплетаясь с чёрными нитями с рубинами, она посмотрела на золотой круг, находившийся в середине. Серсея покрутила его — это оказалось не просто золотым кругом, а сферой. Когда они были закрыты, то выглядели как простое кольцо, но, когда полосы разъединялись, сфера создавала уникальный узор. В золотой сфере был спрятан узор: две чёрные орлиные головы и два золотых колеса с восемью спицами каждое, на красном поле. Ободы колёс сломаны между соседними спицами. Если сложить сферу, то узор ломался, зато были видны выгравированные на золоте чёрные слова «Soli Deo», «Богу Единственному».
Серсея знала, что созданные из двух-восьми движущихся полос, эти сложные ювелирные украшения выполнялись только искусными мастерами вручную. Это было не просто украшение, а способ показать своё образование владельцу, так как используемые астрономами для изучения и расчёта эти украшения считались символами знаний.
— Это герб моего дома, ― сказал Нострадамус, улыбнувшись её замешательству, а потом исправился. ― Нашего дома, и дома нашего сына. Я хочу, чтобы ты его носила. Как я ношу твой подарок у самого сердца.
Серсея рассмеялась, вспомнив, что подаренную ею брошь со змеёй Нострадамус действительно носил под одеждой, на нижней рубашке, как оберег. Серсея часто видела её, но почему-то не предавала значение. А ведь и вправду ― у самого сердца, как и обещал.
А потом неожиданно горестно вздохнула и посмотрела ему в глаза:
― Я всегда соглашалась, но, кажется, никогда не говорила… Я тебя люблю, ― её голос дрожал, словно она пыталась сдержать слёзы.
Нострадамус усмехнулся и погладил её по лицу, скользнув ниже, обводя выпирающие ключицы. Он знал это, но наконец-то она сказала это вслух.
― Я знаю, ― блаженно улыбаясь, сказал он, а потом добавил, не сумев скрыть самодовольства. ― Моя страсть к тебе никогда не утихнет. Такая любовь, как наша, может сжигать города. Ты подарила мне целый мир. Намного больше, чем мне может дать каждая из всех женщин, живущих на планете.
Серсея улыбнулась в ответ: это прозвучало, словно музыка. Нострадамус любовался ею, своей мечтой, божественно прекрасной в отблеске розоватого вечернего заката. Серсея обняла его тонкими руками за шею и припала к его губам.
========== эпилог. звезды в эту ночь сияли ослепительно ярко ==========
― Доброе утро! ― дверь с шумом распахнулась, и девушка, громко цокая каблуками, прошла к шторам, распахивая их и пропуская в комнату яркие солнечные лучи. Её пышные, каштановые локоны подрагивали в такт каждому её движению. ― Проснись и пой, братец! Вставай! — громко говорила она, ходя по комнате.
Юноша на кровати заворочался, заворчал и перевернулся на живот, накрываясь с головой.
― Магдалина, Бога ради… ещё так рано, ― пробормотал он глухо из-под одеяла.
― Коронация будет в час дня, мы должны подготовиться, ― столь же звонким и высоким голосом проговорила она, подходя к юноше и дёргая за кудрявые, тёмные волосы. ― Мама настояла, чтобы я за тобой проследила, ― с гордостью произнесла девушка.
― Учитывая, что старший брат здесь я, то кто ещё за кем проследит, ― сварливо заявил юноша, всё-таки переворачиваясь на спину и сонно щуря зелёные глаза от яркого света.
― Учитывая, что в таких делах самая ответственная я, то кто за кем собственно и следит, ― в тон брату проговорила девушка. ― Жан-Филипп наш брат, мы должны быть там и поддержать его признание и последующую коронацию, ― заявила она, будто юноша сам этого не знал.
Какое-то время он молчал, а потом спокойно выдал:
― Если королева Мария не отравит нас всех своим ядом ещё раньше.
― Сезар! ― возмущённо зашипела Магдалина де Нострдам, но брат ответил ей только весёлым смехом, и полные розовые губки девушки дёрнулись в ответной улыбке.
― Я встаю, Магдалина, встаю, ― произнёс Сезар, садясь в кровати и взъерошивая свои тёмно-каштановые волосы. ― Как же я пропущу коронацию нашего любимого кузена, ― сказал он, скривив забавную рожицу. Магдалина с трудом удержала смешок.
― Сезар, будь серьёзнее, прошу.
Наверняка, брат увидел её дрогнувшие в улыбке губы, поэтому и не отнёсся к просьбе серьёзно.
― Конечно, сестра, ― обезоруживающе улыбнулся Сезар. Магдалина прищурилась, но кивнула и наконец-то вышла.
Она чувствовала, что выполняет очень важную миссию. Магдалина была старшей дочерью Нострадамуса и Серсеи, и вторым их ребёнком. Юная принцесса Франции была собранной и серьёзной, или пыталась такой казаться ― из-под отцовской степенности нет-нет, а прорывался характер матери. Вот и сейчас, когда до церемонии коронации старшего сына короля Франциска и леди Лолы оставалось всего ничего, именно Магдалина проверяла готовность всех ― братьев и сестер, братьев короля, украшения и все прочие мелочи. Так случилось, потому как с раннего утра мама и герцогиня Лола была с Жан-Филипом, готовя его, королева Мария из принципа не принимала участия, а Франциск и Нострадамус… что же, женщины принципиально не пустили их к подготовке, да и других дел кроме организации коронации было полно.