Милли вздрогнула, коснувшись напряженной плоти, готовой вырваться наружу. Ответная страсть охватила ее, заставляя забыть обо всем на свете – даже о том, что, возможно, для Джанферро дело ограничивалось лишь плотским влечением.
– Да, – прошептал он, – несмотря на твою невинность, я безумно хочу тебя. Знаешь, я никого в своей жизни так не хотел – наверное, потому, что сейчас мне приходится ждать. Я стану твоим первым и единственным мужчиной, тебе не с кем будет меня сравнить, не у кого больше научиться искусству любви. Ты узнаешь, как доставить мне удовольствие и получить его самой. Тебе, королеве Мардивино, будет доступно все, о чем только можно мечтать: лучшие скаковые лошади, драгоценности, побрякушки – только прикажи.
Милли хотела возразить, что это не так уж необходимо, на свете есть и более важные вещи. Что не о том она мечтала, отдавая безвозвратно свое сердце этому кареглазому красавцу.
– Джанферро…
– И вот что я еще тебе скажу, – продолжил он, безжалостно прерывая ее. – Если ты откажешь мне, то всю жизнь потом будешь жалеть об этом. Все мужчины будут лишь жалким подобием того единственного, который мог быть рядом с тобой.
Будь Милли постарше, она ответила бы презрением на его высокомерное любование собой, но все-таки она понимала, что в этих словах есть доля здравого смысла. Возможно, стоило попросить отсрочку на раздумье, но, похоже, время было для него такой же роскошью, как и право на личную жизнь.
Она обхватила руками возлюбленного, словно спасательный круг во время шторма, и воскликнула:
– Джанферро, пожалуйста! Неужели ты даже не поцелуешь меня?
На губах принца заиграла самодовольная улыбка. Теперь он был абсолютно уверен в своей абсолютной власти над ней.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Милли осторожно положила крошечную противозачаточную пилюлю в рот и проглотила ее. Потом вошла в спальню, бледная, как то свадебное платье, что висело на вешалке в ожидании торжественного часа.
– Не знаю, Лулу, как я все это выдержу, – призналась она охрипшим от волнения голосом.
– Ерунда, не ты первая, не ты последняя! – улыбнулась Лусинда, совсем недавно простившая Милли за «украденного» жениха. – Как сказала одна моя знакомая, с которой я не так давно поменялась местами, – продолжила она, лукаво прищурившись, – поздно давать задний ход, когда на полотенцах уже вышито твое имя.
И Лулу была абсолютно права. Их с Джанферро имена были не только на полотенцах, но также на чайном сервизе и подносах, на которых подавали завтрак. Были даже отчеканены особые монеты с профилями Миллисенты и Джанферро – они появились в тот день, когда было официально объявлено о помолвке.
Неожиданно Милли спросила себя, а мыл ли ее возлюбленный хоть раз в жизни посуду? Вряд ли. Это казалось столь же маловероятным, как и то, что он когда-либо сам готовил себе еду. В то время как сестры де Вер, несмотря на привилегированное воспитание, прошли школу скаутов и поэтому знали, как начистить картошку или сварить суп. Они даже могли испечь вполне съедобные пирожки, которые мгновенно разлетались на благотворительных ярмарках.
Детство Джанферро прошло в совершенно иной обстановке. С каждым днем Милли все больше убеждалась в том, что он живет в обособленном мире. Уединиться с ним было так же сложно, как попасть на прием к дантисту в неурочный час. Его плотным кольцом окружали помощники. Один из них, граф Алессо Бастистелла, был необыкновенно красивым итальянским аристократом и, по замечанию Лулу, разбивал женские сердца на счет раз.
Правда, Милли это никак не грозило. Алессо напоминал ей опытного футбольного вратаря: несмотря на свои изысканные дипломатические манеры, он никого не подпускал к принцу.
– Мы вместе учились в школе, – пояснил однажды Джанферро, – и я доверяю ему как самому себе. Он – моя правая рука.
Миллисента поняла, что доверие ее жениха не так-то легко заслужить, и спросила себя, сможет ли она когда-нибудь подружиться со всемогущим Алессо. Как бы там ни было, если она хочет стать опорой для своего мужа, придется постараться сделать и это.
За все прошедшее время их свидания с Джанферро наедине можно было пересчитать по пальцам одной руки. Милли закрывала глаза и представляла себя в объятиях любимого, нежные прикосновения его губ, поцелуи, от которых становится жарко внутри. Конечно, она всегда помнила о том, что отец Джанферро серьезно болен, к тому же необходимо внести поправки в Конституцию в связи с предстоящей свадьбой, и все же…
– Через час, – прервала ее размышления Лулу, – ты уже будешь клясться в вечной любви перед алтарем, так что путь назад тебе все равно отрезан! Кстати, я собираюсь наложить тебе макияж. Иди сюда и садись перед зеркалом.