— Ну, что-то в этом роде, — засмеялся ничуть не смутившийся барон. — Только я ведь не вру, спроси хоть у Тальпеуса!
— У Тальпеуса, говоришь? А где он? — оглянулся киммериец.
— Точно! — кивнул головой тот, кого искал король. — Сам видел!
— Видел? — изумился варвар. — Так ты что, смотрел и считал, что ли?
— Угу, — мрачно подтвердил барон Тальпеус. — Проиграл я тогда на этом деле седло иранистанской работы и еще сотню монет… Лучше бы не спорил, конечно, но как ты совершенно справедливо упомянул, мой король, мудрость приходит со временем.
— Ха-ха-ха! — захохотали окружавшие Конана придворные, и веселье вновь покатилось по рядам, растекаясь кругами от королевского трона как рябь от брошенного в воду камня.
— Ну вот, видишь, — утирая слезы от смеха, толкнул в бок Бреганта варвар, — у твоего сына еще имеется возможность приобрести мудрость и благоразумие — и надеяться, конечно, не потерять что-нибудь важное! А пока он счастлив тем, что молод, и все у него впереди! Кстати, у меня в свое время было приключение почище того, о чем поведал благородный Самора.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Брегант, но на всякий случай спросил, как бы между прочим: — И сколько же их было, мой король?
— Двадцать три, — понизив голос, чтобы его слышал только собеседник, ответил киммериец, — двадцать три, я это точно запомнил! К тому же добавлю, что и надо мной сидел, как вон в свое время Тальпеус, один из слуг Бро Иутина и считал…
Однако голос у варвара был все-таки достаточно зычным, и его слова достигли не только ушей Бреганта.
— Бро Иутин, мой король, я не ослышался? Конан оглянулся и встретился взглядом с графом Просперо.
— Точно он, как сейчас помню, — ответил варвар. — А ты что, слышал о нем?
— Не только слышал, но и знал хана кочевников с таким именем, — ответил пуантенец, — большой силы был человек! Его владения лежали в пустынных землях где-то на границе с Кофом. Забавный народ эти кочевники, они все там помешались на разведении ослов. А наложниц у него было… — Просперо от восхищения даже цокнул языком, — тьма, не счесть. Так это, значит, о тебе, мой король, он специально составил письмо соседскому хану, у которого ты выиграл на спор какого-то особенно ценного осла?
— Угу, — усмехнулся Конан, в душе приятно польщенный тем, что подвиг мужской силы, совершенный им в молодости, не остался безвестным, — а письмо он написал для того, чтобы соседний степняк, я забыл уже сейчас его имя, поверил в то, что мне удалось совершить.
— Расскажи, расскажи, мой король, — наперебой раздались голоса вокруг короля, и варвару ничего не оставалось, как удовлетворить любопытство своих подданных.
А история состояла в том, что киммериец, которому в ту пору еще не исполнилось и двадцати, поспорил с ханом гизов, племени, что обитает в степях, где сходятся границы Заморы, Хаурана, Кофа и Турана. Может быть, выпил чуть лишку, или по горячности и молодости, но суть спора состояла в том, что Конан проберется в шатер хана хиршей Бро Иутина и переспит с его самой дорогой, только что купленной наложницей.
— Я поставил на спор своего коня, серого в яблоках великолепного боевого жеребца туранской породы, — варвар прикрыл глаза, словно пытаясь вновь увидеть его, а слушатели с пониманием закивали: кто же не знает, что такое туранский конь!
— А этот сын шелудивой ослицы, хан гизов, — со смехом продолжал киммериец, — поставил на кон осла, причем я мог выбрать любого из его стада.
— Я слышал, что длинноухие упрямцы из тех мест весьма высоко ценятся на всем востоке, — вставил словечко Тальпеус.
— Да, — кивнул Конан, — именно так. Бывает, — добавил он, — что платят за хорошего осла серебром по его весу!
Слушатели загалдели, обмениваясь впечатлениями об услышанном. Варвар сделал короткую паузу, наслаждаясь произведенным впечатлением, а затем продолжил:
— Теперь то я понимаю, что этот вероломный негодяй, скорее всего, просто хотел меня подставить: подъезжая к владениям хана хиршей, я встретил в степи несколько сотен воинов Бро Иутина, под конвоем которых мне и пришлось проследовать к его шатру.
— И что дальше? — Самора даже вытянул шею, настолько его захватила рассказываемая королем история.
— Да ничего особенного, — усмехнулся киммериец. — Этот, как только что упомянул Просперо, весьма достойный человек, в свою очередь, предложил мне небогатый выбор: или переспать с двадцатью его наложницами — причем за одну ночь, или же в случае отказа, обещал закатать меня в сырые ослиные шкуры и выставить на солнце. До сих пор помню его слова: «Самое важное для тебя, сын мой, встретить утро в моем шатре за чашей вина, а не на холмах, закатанным в сырые шкуры. Страшная смерть, клянусь милостью Митры! Солнце палит, шкуры сохнут, везде чешется, а не почесаться! Представляешь, сдохнуть, не почесавшись! Что может быть хуже!» Старый паршивец! — хохотнул варвар.
— И что же выбрал мой король? — послышался лукавый женский голос — ясно было, что дама нимало не сомневалась в ответе короля и с нетерпением ожидала продолжения столь занимательной истории.
— А! Госпожа Эриона! — чуть насмешливо поклонился Конан, отыскав глазами вопрошавшую прелестницу. — Далее, учитывая твое благородное происхождение и нежность женских ушек, постараюсь обойтись без некоторых подробностей. В общем, смерть в ослиных шкурах, хвала Солнцеликому, меня миновала, и я пришел утром в шатер хана…
— А сколько же их было? — перебила короля другая слушательница. К этому моменту вокруг Конана уже успело собраться довольно большое общество, с огромным интересом внимавшее рассказу короля.
— Двадцать три, моя дорогая, — скромно ответил киммериец, и окружившие его люди разразились восторженными возгласами. — После этого старый шакал… то есть достойный хан хиршей написал письмо, скрепив его своими печатями, для той ослиной морды… вспомнил! — вдруг радостно воскликнул Конан, — имя ему было Сибарра Клам. Так вот, Бро Иутин послал со мной письмо, подтвердившее, что я выиграл спор, и кроме того…
— Кроме того? — заворожено глядя на рассказчика, повторил хор слушателей.
— Кроме того хан хиршей посоветовал взять в качестве награды хромоногого осла с белой отметиной и обещал мне за него серебра по его весу. Как ты и упомянул, почтенный Тальпеус, некоторые длинноухие ценятся в тех краях чрезвычайно высоко хорошо. Вот, собственно, и вся история.
Придворные загомонили, перебивая друг друга и посмеиваясь.
Рассказ короля произвел на них, по всей видимости, неизгладимое впечатление, мужская сила ценилась в эти времена, как впрочем, и всегда под небом Хайбории, ничуть не ниже, чем ослы ценных пород в степях на границе Кофа и Хаурана.
— А деньги тебе за того осла Бро Иутин отдал? — поинтересовался Публий.
— Ты все об одном! — усмехнулся Конан. — Может быть, и отдал, давно это все было, почитай, больше двух десятков лет назад, всего не упомнишь. Да, что-то я проголодался! Самора, — резко переменил тему разговора король, — ты, случаем, не собираешься попотчевать нас чем-нибудь, кроме зрелищ и историй, которые, кстати, приходится рассказывать мне?
— Обед ждет его величество, — коротко ответил барон Самора, слегка расстроившийся после рассказа киммерийца, ибо его собственные подвиги вмиг померкли в сравнении с удивительной историей Конана.
Воспоминания киммерийца о Бро Иутине и его наложницах рассеяли тягостное впечатление, овладевшее было гостями после случая с перчаткой Мелиссы и последовавшими за этим событиями. Гости, оживленно обмениваясь впечатлениями, веселой толпой направились вслед за королем в залы, где уже были приготовлены пиршественные столы — повара барона Самора были большими мастерами своего дела.
Конан высказал мнение, что сыну Бреганта теперь можно и не соревноваться в турнирах, однако Альгимант с удвоенным усердием принимал участие во всех играх и упражнениях доблестных и благородных воинов.