— Головоломка, которую никогда нельзя решить до конца, — сказал довольно напыщенно Деттерас, — почему и чем люди отличаются друг от друга.
«Ну, раз уж Деттерас не спешит, — подумал Герсен, — то и мне подавно нечего спешить».
— Вы, несомненно, правы, — сказал он, — хотя я и не уловил непосредственной связи с моим делом.
Деттерас громко рассмеялся.
— Я бы удивился, если бы вы признались в обратном. — Он поднял руку, как бы предвосхищая ответ Герсена. — Самонадеянность с моей стороны? Выслушайте меня. Вы человек трезвый, прагматичный. Вы взвалили на себя тяжелое бремя тайн и темных намерений.
Герсен задумчиво потягивал рисовую.
Словесную пиротехнику могли затеять, чтобы отвлечь его, притупить его осторожность. Курт сосредоточил все свое обоняние и вкус на рисовой, пытаясь уловить какой-нибудь чуждый компонент. Деттерас налил обе рюмки из одного и того же графина, он предложил Герсену любой из трех сортов, он расставлял рюмки без какого-либо расчета. Тем не менее существовал огромный диапазон хитростей, против которых обычная бдительность была бессильна…
В выпивке, похоже, ничего не было. В этом убеждали Герсена его вкус и обоняние, прошедшие тренировку на Саркое. Теперь Курт сфокусировал свое внимание на Деттерасе и его последнем замечании.
— У вас преувеличенное мнение обо мне. Деттерас ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.
— Но тем не менее точное.
— Возможно.
Деттерас самодовольно кивнул, как будто Герсен подтвердил его предположение.
— Это — искусство, привычка к наблюдательности, выработанная долгими годами практики. Я прежде специализировался на символистике, пока не решил, что достаточно общипал это пастбище своими длинными зубами в пределах, которые могла позволить моя привязь. Поэтому я теперь здесь, в Галактической морфологии. Менее запутанная отрасль, скорее описательная, чем аналитическая, скорее предметная, чем связанная с человековедением. И все же я от случая к случаю нахожу возможность приложения моего прежнего ремесла. Вот, допустим, разберем ваш частный случай. Вы вошли в мой кабинет совершенно незнакомым человеком. Я оцениваю ваши явные символические проявления: цвет волос, черты лица, цвет кожи, состояние, одежду. Ваш общий стиль. Вы скажете, что это общепринятая практика… Я отвечу, да, это так. Все едят, но искусный дегустатор — редкость. Я считаю эти символы с величайшей точностью, и они дают мне сведения о вашей личности. С другой стороны, я отрицаю, что вы можете прийти к правильным выводам относительно меня. Я выражен в случайных и противоречивых символах. Я всегда в маске, и из-за ее прикрытия за всем происходящим вокруг наблюдает настоящий Рандл Деттерас, такой же спокойный и хладнокровный, как какой-нибудь импресарио на сотом представлении блестящей фестивальной постановки.
Герсен улыбнулся.
— Моя натура может быть столь же прихотливой, сколь и ваши символы, и я мог бы умышленно скрывать это по тем же причинам, что и вы Во-вторых, то, как вы маскируетесь, освещает вас так же ясно, как и набор ваших естественных символов. В-третьих, зачем так сильно беспокоиться об этом?
Деттераса это, кажется, развлекало.
— Ага! Вы хотите поймать меня на том, что я обманщик и шарлатан! И все же я не могу отказаться от убеждения, что ваши символы больше говорят мне о вас, чем мои обо мне.
Герсен откинулся в своем кресле.
— Но практическая польза от этого невелика.
— Не так быстро! — воскликнул Деттерас. — Предположим, ваши символы — только положительные. Рассмотрим на мгновение, что в этом отрицательного. Многих людей раздражает загадочность манер своих коллег. Вы возражаете, говоря, что символы не сообщают ничего существенного, вы отделываетесь от них. Тогда эти другие обеспокоены тем, что не могут совладать с быстрым ростом информации. — Тут Герсен попытался возразить, но Деттерас жестом попросил его не прерывать. — Рассмотрим тинкеров с Мицара VI. Вы слышали о них? Это религиозная секта.
— Вы упоминали о них несколько минут назад.
— Как я сказал, — продолжал Деттерас, — это религиозная группа, аскетическая, суровая, чрезвычайно благочестивая. Мужчины и женщины одеваются абсолютно одинаково, бреют головы, пользуются языком из 820-ти слов, и все это для того, чтобы обезопасить себя от затруднений, связанных с раздумьями о побуждениях друг друга Правда и только правда! В этом основная цель обычаев тинкеров. И совсем неподалеку от Мицара VI находится Сирена, где по тем же самым причинам мужчины носят в высшей степени условные маски от рождения и до смерти. Их лица являются самой дорогой для них тайной. — Деттерас указал на графин. Герсен кивнул и пододвинул рюмку к нему.
— Здесь на Альфиноре, обычаи более усложненные, — продолжал ученый. — Мы смеемся для того, чтобы обидеть кого-нибудь или защититься самим (хотя нельзя отрицать и чистосердечного смеха), причем смех при этом дополняется тысячью двусмысленных символов Жизнь — штука необычно усложненная: часто создается искусственная напряженность, нерешительность и подозрительность становятся сейчас нормой.
— И в ходе этого, — заметил Герсен, — развивается чувствительность, недоступная ни танкерам, ни сиренистам.
Деттерас выставил вперед руку.
— Опять, не так быстро. Я хорошо знаком с обоими этими народами; бесчувственность — это не то слово, которое можно применить по отношению к нам. Сиренисты испытывают самые тончайшие нюансы беспокойства, когда мужчина маскирует себя сверх обычной нормы. И тинкеры — о них я знаю меньше, но уверен что и у них индивидуальная гамма чувств также глубока и разнообразна, как и у нас, если не больше. Я процитирую эстетическую догму: ч ем более сурова дисциплина в искусстве, тем более субъективен критерий вкуса. Или еще более поучительный пример из другой области. Возьмем Звездных Королей — негуманоидов, пришедших к качествам сверхчеловека. И снова об Альфиноре — следует помнить, что местные жители обрушивают друг на друга как громадное количество в высшей степени достоверной информации, так и не меньшее количество определенностей.
— И чересчур смущаются, — сухо заметил Герсен, — если позволяют при этом сбить себя с толку.
Деттерас тихо рассмеялся, очевидно, очень довольный дополнением собеседника.
— У вас был совершенно отличный от моего образ жизни. На Альфиноре исходом не является жизнь или смерть. Все давно лишились наивности и искушены в житейских делах. Гораздо легче принимать людей в соответствии с их собственной оценкой, чем пытаться делать ее самому. По сути, это часто даже непрактично. — Он искоса взглянул на Герсена. — Почему вы не улыбаетесь?
— Мне становится ясно, что досье на Курта Герсена, заказанное «Интергалактполу», задерживается с прибытием. А вы сочли непрактичным воспринимать меня по моей собственной оценке. И даже по своей.
Теперь настала очередь рассмеяться Деттерасу.
— Вы несправедливы как ко мне, так и к «Интергалактполу». Досье пришло без задержки за несколько минут до вашего прихода. — Он сделал жест в сторону ксерокопии на своем столе. — Я затребовал это досье просто так, для подстраховки, исходя из своей роли ответственного работника этого учреждения. Полагаю, что осторожность еще никому не могла повредить.
— И что же вы там узнали? — спросил Герсен. — Уже давненько я не видел это досье.
— Оно удивительно пустое. — Деттерас поднял бумагу. — Вы родились в 1490 году. Где? Ни на одной из основных планет. В десять лет вы прошли регистрацию в космопорте Галилея на Земле в сопровождении своего деда, жизнь которого нам следовало проверить подобным же образом. Вы посещали обычные учебные заведения, были приняты неофитом в Иституцию, достигли одиннадцатой стадии в возрасте двадцати четырех лет (внушающий уважение прогресс), а затем покинули ее. С этого времени и до сих пор здесь нет записей, из чего можно сделать вывод: что вы либо оставались безвыездно на Земле, либо покинули ее нелегально, не проходя обычной регистрации. Поскольку вы сидите передо мной, остается предположить последнее. Замечательно то, что вам удалось прожить в таком сложном обществе, как Ойкумена, довольно долго и при этом ни разу не иметь столкновения с властями! Долгие годы тишины, в течение которых вы чем-то занимались… Чем? С какой целью и ради чего? — Деттерас вопросительно взглянул на Герсена.