— Только вы, — сказал Говард Хардоа. — Вы говорите нет программы? Мы должны исправить это дело. Ведь встреча должна быть памятной! Спасибо, Чимберли, я выпью другого джина. Эй, маэстро Кутте, сыграйте что-нибудь!
Вольдемар Кутте поклонился всей верхней половиной туловища с суровым видом. Говард Хардоа засмеялся и откинулся на спинку стула.
— Он не изменился на на йоту; все тот же сухой старикан. Некоторые из нас изменяются в одном направлении, некоторые — в другом. Правильно, Клой? Ты ощутимо изменился: в самом деле, ты, кажется, отпустил живот?
Клой Садалфлори покраснел:
— Я не хотел бы, чтобы эта тема обсуждалась.
Но Говард Хардоа уже вел разговор в другом русле:
— Во Флатер Тунсипе так много Садалфлори, что я не могу разделить отдельные ветви этого семейства. Мне кажется, вы из главной ветви?
— Совершенно верно.
— А кто сейчас глава семья?
— Это мой отец, мистер Номо Садалфлори.
— Он сегодня отсутствует?
— Но ведь он не учился с нами в одном классе.
— А что с Саби Садалфлори, которая была когда-то такой красивой?
— Ты, очевидно, имеешь в виду мою сестру, миссис Саби вер Аз. Она здесь.
— Где же она сидит?
— Вот за тем столом, со своим мужем и другими...
Говард Хардоа рассматривал темноволосую даму за столом в двадцати футах от них. Он поднялся и подошел к ней.
— Саби! Ты узнаешь меня?
— Мне кажется, это Говард Хардоа, — голос Саби вер Аз не отличался теплотой.
— Да, это я. Не представишь ли ты меня своим друзьям?
— Мой муж, Поль. Мои дочери, Мирл и Нод, мистер и миссис Дженат с реки Виста, мистер и миссис Гилди с озера Скуни и их дочь Хальда.
Говард Хардоа поблагодарил за знакомство и повернулся к Саби:
— Как я рад, что встретил тебя снова! Теперь я вижу, что пришел не зря. А твои дочери так же прелестны, как и ты в их возрасте.
Голос Саби был настолько холодным, что казался подернутым ледком:
— Удивительно, что ты решил вспомнить старое.
Поль вер Аз сказал:
— Удивительно, что ты вообще решился появиться.
Говард Хардоа уныло улыбнулся:
— Меня же пригласили. Или это не мой класс и не моя школа?
Поль вер Аз несколько грубовато заметил:
— Об этих вещах лучше не говорить.
— Совершенно верно. — Говард пододвинул стул и сел. — Если позволите, я попробую вашего «Аммара».
— К столу я вас не приглашал.
— Тише, Поль, не будь скаредным!
Говард Хардоа откинул назад голову и засмеялся:
— Я рад встретить вас всех. — Он взял руку Мирл и поцеловал ее пальцы. — Особенно тебя, девочка. Я совершенно взволнован — как бы точнее передать это чувство? — ненасытно, нет, это даже не то слово — восхищение прекрасной девушкой. И еще до того, как кончится вечер, мы встретимся снова.
Поль вер Аз начал приветствовать, но Говард Хардоа уже отвернулся от Мирл. Он поднес бутылку «Аммара» к губам и проглотил ее содержимое залпом.
— Освежает! — изящным движением он бросил флакон в корзину.
Внимание Саби было отвлечено. Она тронула своего мужа за руку.
— Поль, кто эти люди? — Она указала в конец павильона. Там стояли трое мужчин с тяжелыми лицами, в серой и черной униформе и черных касках. Каждый держал короткое тяжелое ружье.
Миссис Джанет тихо вскрикнула:
— Они повсюду! Они нас окружили!
Говард Хардоа небрежно произнес:
— Не обращайте на них внимание. Это часть моей охраны. Вероятно, надо сделать объявление, чтобы никто не беспокоился.
Говард Хардоа запрыгнул на сцену, где располагался оркестр.
— Школьные товарищи, старые знакомые, все остальные, вы заметили вокруг группы людей, похожие на военные отряды? Это один отряд моих спутников. Сегодня они одели эти крайне отталкивающие костюмы, которые своим цветом говорят нам, что их обладатели в мрачном настроении. Когда они одевают желтые, вы увидите их оживленными и веселыми. Когда они одевают белое, мы называем их «мертвыми куклами».
А теперь воспользуемся их мудрым советом и проведем вечер удовольствий! Все продолжают вечеринку. Пусть воспоминания текут своим чередом. Дженф Садалфлори сказал мне, что никаких развлечений особо не планировалось. Это меня несколько огорчило, так что я решил составить маленькую программу. Позвольте мне коротко рассказать о себе. Возможно, что из всех, посещавших старую добрую школу, я был наиболее наивным. Я теперь поражаюсь этим иллюзиям. Каким мечтателем я был двадцать пять лет назад! В школе я придумывал волшебный новый мир незаконных удовольствий и мучительных вожделений. Но когда я пытался найти себя, то получал отпор. Все возвращалось ко мне извращенным. К этому бедному мальчику придирались, его оскорбляли, над ним насмехались и дали идиотскую кличку «Фимфл». Я уверен, что Блой Садалфлори был первым, кто использовал это выражение. Я верно говорю, Блой?!
Блой Садалфлори надул щеки, но ничего не ответил.
Говард Хардоа опустил голову, покачав ею с удивлением.
— Бедный Говард! Девушки относились к нему ненамного лучше. Даже теперь я вздрагиваю, вспоминая их пренебрежение. Саби Садалфлори играла в жестокую игру, которую я не буду описывать. Теперь я приглашаю ее очаровательных дочерей совершить круиз на борту моего корабля. Мы посетим интересные районы космоса, и я уверяю их, что в моей компании они не будут скучать. Возможно, что Саби будет терзаться и испытывать одиночество, но она должна была предвидеть возможные последствия своих поступков двадцатипятилетней давности, которые меня самого привели к бегству из Глэдбитука!
В данном перечне фактов, ничто не было мне полезно. Теперь я очень богатый человек. Я могу купить весь Глэдбитук и не заметить этого. С философской точки зрения я вполне определенная личность. Я присоединяюсь к Доктрине Космического Равновесия. Теперь скажу относительно сегодняшней программы. Я назвал ее довольно оригинально: «Мечта Выдающегося Школьника о Справедливости!» Я совершенно счастлив, что в моих руках возможность распоряжаться обстоятельствами!
Корнелиус ван Вайерс, председатель по строительству праздника, поспешно вышел вперед.
— Говард! Ты говоришь экстравагантные глупости! Это не просто несерьезно, но в сущности ты доставил нам удовольствие. Садись, наконец, на место, ты хороший парень, а нам всем вечер понравится.
Говард поднял палец. Два спутника вывели Корнелиуса ван Вайса из павильона и закрыли в женском туалете, и этим вечером его больше никто не видел.
Говард Хардоа повернулся к оркестру. Герсен, сидевший в двадцати футах от него, надеялся, что широкополая шляпа и кроткое выражение лица, являются хорошей маскировкой.
Говард Хардоа едва взглянул на него.
— Маэстро Кутте! Мне доставляет огромное удовольствие встретить вас снова! Вы помните меня?
— Не особенно отчетливо.
— Это потому, что вы разозлились на меня и вырвали скрипку. Вы сказали, что я играю, как напившаяся белка.
— Да, помню этот случай. Ты произвел грубую вибрацию. В попытке сентиментальности ты произвел диссонанс.
— Интересно, а вы не играли в этом стиле?
— Никоим образом. Каждая нота должна быть логически завершенной и точной, и ограничена с каждой стороны.
— Позвольте мне напомнить вам о труде музыканта, — сказал Говард Хардоа. — Когда вы перестаете расти, вы начинаете опускаться. Вы никогда не играли в стиле «напившейся белки», а сейчас пришло время, когда вы должны попытаться. Для того, чтобы играть, как «напившаяся белка» — тогда как вы не являетесь белкой вовсе — вы, по крайней мере, должны напиться. Здесь у нас есть необходимые эссенции. Пейте, профессор Кутте, а потом играйте! Так, как раньше вы никогда не играли.
Маэстро Кутте наклонился и оттолкнул в сторону предложенные бутылки.
— Простите, но я не употребляю ферментов или спирта. Учение категорически запрещает их использование.
— Ба, сегодня мы бросаем вызов теологии, мы набрасываем на нее покрывало, как могли бы набросить платок на болтливого попугая. Доставьте нам радость! Пейте, профессор! Пейте здесь, или же вне павильона, со спутниками.