— Я полагала, вы обе способны на нечто большее, чем стоять и болтать здесь, когда ее величеству требуются ваши услуги. Что же до акцента, леди Джоанна, то вы произносите гласные слишком открыто — это определенно показывает, что росли вы на широких просторах севера. Вы и сами прекрасно бы поняли это, если бы вместо глупой болтовни прислушались к собственному голосу. А теперь поспешите, вы обе. Вы нужны королеве, ступайте к ней.
Появившаяся из коридора высокая и стройная женщина имела царственный вид, несмотря на то, что ее фиолетовое платье, когда-то роскошное, сейчас выглядело довольно потертым и поношенным, а шнуровка потускнела.
Обе дамы, к которым она обращалась, торопливо положили одежду, которую держали в руках, и, повернувшись, склонились в глубоком реверансе.
— Леди Элизабет, мы… мы не знали, — пробормотала леди Джоанна. — Королева приказала нам заняться этим…
— Сейчас ей неможется, и она желает поскорее лечь на часок. Леди Мэри, возьмите полотенце и душистую воду, оботрите ее величеству лоб, а вы, Джоанна, тем временем приготовьте постель.
Обе фрейлины опять низко поклонились, бросив при этом быстрый взгляд на Крессиду, и поспешили выполнить приказание.
Крессида собралась, было присоединиться к ним, однако леди Элизабет удержала девушку, коснувшись ее рукава.
— Мистрисс Греттон, вы останетесь со мной и поможете мне развесить платья. Леди Мэри и леди Джоанна прекрасно справятся и без вас.
Крессида уже видела эту даму раз-другой при дворе, слышала, как отец шепотом рассказывал о ней матери. Это была леди Элизабет Плантагенет, старшая племянница короля, сестра лишенного престола юного короля Эдуарда V. Крессида, немного нервничая, сделала реверанс, когда принцесса прошла мимо нее в гардеробную, и последовала за ней, чтобы под присмотром принцессы развесить в шкафу тяжелые платья.
Леди Элизабет, как и ее знаменитая мать, вдовствующая королева, которая сперва звалась Элизабет Вудвил, затем леди Грей, а потом стала супругой покойного короля Эдуарда IV, слыла истинной красавицей. У нее было сужающееся книзу, с правильными чертами лицо, хотя и ей достался немного великоватый, пожалуй, нос Плантагенетов.
Принцесса зачесывала волосы назад, Крессида заметила лишь маленькую светлую, почти серебристую прядку, выбившуюся из-под бархатной ленты на лбу. Такими волосами славилась ее мать, и злые языки говорили, что из них-то и сплела она паутину, в которую поймала покойного короля. Принцесса устремила на Крессиду большие серые глаза и улыбнулась ей.
— Не обращайте внимания на этих злючек. Вы выиграли приз, о котором мечтали все молодые леди двора, — Мартина Рокситера.
— О! — Крессида даже несколько растерялась, поняв, что ей достался самый вожделенный из всех неженатых рыцарей. — Я… я не знала, что мой говор такой…
— …такой певуче уэльский? — улыбаясь, договорила принцесса. — Уверяю вас, он очень мил. И поскольку он должен напоминать Рокситеру о его родных краях, ему он покажется именно таким.
— Ваше высочество…
— Сейчас я просто леди Элизабет, с тех пор как установлена незаконность детей короля, моего отца. Те, кто знает меня близко, называют просто леди Бесси.
Крессида смешалась еще больше, но принцесса говорила о своем изменившемся положении так спокойно и беззлобно, что ответить ей и в самом деле было нечего.
— Я приняла свое новое положение, — невозмутимо продолжала леди Элизабет, — и с тех пор, как мы покинули монастырь [14] и вернулись ко двору, жизнь вновь стала гораздо приятнее, хотя я и знаю, что здешние дамы перешептываются за моей спиной точно так же, как перешептывались о вас, когда я застала их. Двор — особое место, здесь необходимо научиться сохранять хладнокровие. Со временем вы это освоите, тем более что скоро станете женой графа Рокситера и будете недоступны злословью.
— Они… они говорили о леди Элинор. Она… это его бывшая возлюбленная?
— Невеста. Она умерла, — прямо ответила принцесса. — Леди Элинор Модели и Мартин, граф Рокситер, собирались сочетаться браком этой осенью, но она заболела какой-то странной болезнью, и врачи не могли ее спасти. Мартин не появлялся во дворце несколько месяцев, блюдя траур по ней.
Крессида тревожно нахмурилась. Если бы речь шла об оставленной любовнице, она с этим как-нибудь примирилась бы, но желанная невеста, память о которой может преследовать ее будущего супруга и впредь, — это гораздо серьезнее.
— Мне никто ничего не сказал о ней, — медленно проговорила она. — Вчера вечером во время пира я заметила, что граф был очень печален, когда полагал, что на него никто не смотрит. Должно быть, он сильно любил ее.
Принцесса вздохнула.
— Думаю, так оно и было. Они дружили с детства. Не сомневаюсь, она оказалась бы отличной хозяйкой его дома, хотя кто знает, сколь глубоко он любил ее? Но в любом случае живое тянется к живому. И с уходом наших любимых все меняется.
Она говорила спокойно, но Крессида поняла: принцесса все еще горевала из-за смерти отца и ужасной перемены, происшедшей в ее жизни.
— Рокситер выбрал вас, и я не удивляюсь этому. Вы прелестны, Крессида Греттон, и это достаточная причина, чтобы подобные глупенькие девицы испытывали к вам ревность. Он богат, благороден. Я всегда относилась к нему с уважением. Вам повезло. Мы, женщины, должны покоряться судьбе, которую для нас избирают другие, и стараться распорядиться ею как можно лучше.
Крессида кивнула.
— Моя матушка говорила мне то же самое.
Принцесса весело рассмеялась.
— Если я заговорила уже, как говорят матушки, значит, и в самом деле наболело.
Приготовления к рождественским празднествам скоро закипели вовсю, и у Крессиды не оставалось ни одной свободной минутки. Она с радостью обнаружила, что многие обычаи, которые она так любила в Греттоне, соблюдаются и здесь, в Вестминстере.
Во дворец принесли праздничные рождественские поленья, во всех официальных и представительских апартаментах появились падубовые и лавровые ветки. Фрейлины королевы озорно пересмеивались, поглядывая на развешанные ветки омелы — откровенный призыв к поцелуям [15]. Священники не одобряли подобные языческие обычаи, но в эти радостные дни старались их не замечать. Даже король и королева, известные строгим соблюдением религиозных обрядов, куда более набожные, чем покойный король Эдуард, закрывали на все глаза и не мешали всеобщему веселью.
Весь дворцовый люд был занят подновлением парадных туалетов для предстоящих двенадцатидневных празднеств. Крессида была от души благодарна матери, настоявшей, чтобы перед поездкой в Лондон тщательно подготовили гардероб дочери, по крайней мере, она теперь знала, что ее наряды далеко не хуже других.
Ее дружба с леди Элизабет становилась все теснее. Крессиду глубоко оскорбили подслушанные пересуды, и доброта принцессы стала поистине бальзамом для ее души. С помощью Элизабет она теперь узнавала кое-кого из самых важных лиц королевства, и, хотя тема о недавней узурпации трона не возникала ни разу, Крессиде было известно о подспудных изменнических речах, не смолкавших в комнатах и коридорах дворца.
Во время бесед с леди Элизабет она ни разу не осмелилась заговорить о судьбе двух юных принцев, братьев принцессы. Ей казалась несколько странной непринужденность, с какой держалась принцесса в присутствии короля, но это же и вселяло в нее надежду на лучшее.
При дворе и в народе о здоровье королевы ходили тревожные слухи. Знала об этом и сама Анна и потому решила пресечь их хотя бы отчасти, появившись на празднествах во всем блеске и величии.
Она призвала к себе леди Элизабет, чтобы та помогла ей выбрать самые роскошные наряды и драгоценности. Элизабет неотлучно находилась теперь при королеве, своей тетке, и Крессида, видя их рядом, поражалась резкому контрасту между ними. И та, и другая унаследовали светлые волосы и белую кожу статных Невиллей, но в то время как Элизабет вся сияла, словно маяк, бессилие и слабость королевы казались еще более очевидными, несмотря на ее мужественные старания выглядеть молодой и оживленной.
Однажды Крессида заметила, что граф Рокситер пристально смотрит на их склоненные над новыми образцами бархата головы — королева советовалась с племянницей, прежде чем окончательно остановить на чем-то свой выбор. Взгляд Рокситера сделался грозен, его темные глаза выражали явное неодобрение.
14
Вдова Эдуарда IV с дочерьми после прихода к власти Ричарда III временно нашли убежище в Вестминстерском монастыре.