Алиса увлекла ее вновь к кровати.
— Миледи, таков обычай. Новый король должен показать народу, что король Ричард действительно мертв. Так же было с покойным королем Генрихом Шестым, и тело короля Эдуарда было выставлено на всеобщее обозрение, чтобы его подданные могли попрощаться с ним.
Крессида закрыла лицо руками. Она присутствовала на похоронах королевы Анны, видела, с каким благоговением было все устроено, теперь же король, которого она полюбила, которым начала уже восхищаться, должен был стать объектом любопытства любого здешнего горожанина или нищего, которые все сбегутся и будут тупо таращить на него глаза.
— Я должна пойти и увидеть его. — Она сказала это с холодной решимостью, зная, что Алиса будет яростно протестовать. — По крайней мере, там будут две-три души, которые оплачут его достойно.
Возражать Алиса не стала, зная, что это совершенно бесполезно, однако призвала двух солдат-ветеранов, которых лорд Мартин оставил для охраны, и приказала им сопровождать госпожу на заполненные толпами улицы Лестера. Филипп заявил, что не оставит миледи и пойдет вместе с ней. И Крессида, надев темное платье и скромную шляпку, накинув легкий плащ, так как день стоял жаркий, вышла из замка, давшего ей убежище. Телохранители прокладывали ей дорогу сквозь жадную до зрелищ, возбужденно перешептывавшуюся толпу туда, где главная улица пересекалась с дорогой, ведущей на запад, к маленькому городку Маркет-Босворт.
Вскоре показался отряд нового короля. Крессида лишь мельком увидела того, кто у короля Ричарда так долго был бельмом на глазу; в самое ближайшее время он будет, уже более торжественно, коронован в Лондоне и назовется Генрихом VII, королем Англии. Телохранители в зеленых мундирах, украшенных его фамильным символом — красным драконом, окружали его тесным кольцом.
Рядом с ним и позади него ехали те лорды, которые помогли ему дотянуться до короны, и, по меньшей мере, двое из них — с помощью предательства, с горечью думала Крессида. Она лишь мельком увидела высокого худощавого мужчину, одетого весьма скромно, с гладкими каштановыми волосами; лицо его скрывала черная бархатная шляпа с низкой тульей. Рядом с ним гордо вздымались штандарты братьев Стэнли и графа Оксфорда.
А дальше… Позднее Крессиде просто не верилось, что она видела дальнейшее собственными глазами. Сперва высыпавшая на улицу толпа разразилась приветственными криками, которые новый король, по-видимому, оставил без внимания, но потом славословия странно оборвались, и все головы повернулись в хвост процессии; люди вытягивали шеи и растерянно перешептывались.
Кто-то ехал верхом на белой лошади. У Крессиды сразу пересохло во рту — она узнала Уайт Шарри, любимого боевого коня Ричарда; лошадь шла, низко опустив голову, словно глубоко стыдилась того действа, в котором ее вынудили принимать участие. Крессида узнала и всадника: то был юный герольд Бланк Санглиер, это он гордо нес знамя Ричарда с белым вепрем, когда королевская армия выступила из Ноттингема.
Герольд прямо сидел в седле, его юное лицо напоминало каменную маску, а позади него свисало поруганное тело мертвого короля, с которого сорвали доспехи и одежду, — он был наг, окровавлен, с веревочной петлей на шее, словно преступник; голова короля, свисавшая вниз, нелепо болталась, словно кланялась любопытствовавшим подданным.
Крессида сделала движение, словно собираясь выйти перед людьми, призвать их воспротивиться этому бесчестью, но Алиса перехватила ее и силой оттянула назад. Лицо служанки выражало откровенный ужас, и она сделала знак сопровождавшим их двум старым солдатам, чтобы они помешали госпоже вновь броситься вперед.
По щекам Крессиды текли слезы, она знала, что плачет навзрыд. Люди вокруг оборачивались, но ей было уже все равно. Однако никто не стал отпускать какие-либо замечания на ее счет. Кое-кто даже отвел глаза, соблюдая благопристойность, а старый седой горожанин, вероятно мясник, судя по его переднику, запятнанному кровью, пробормотал срывающимся голосом: «И впрямь негоже так-то. Он ведь был помазанник Божий…» Стоявшая рядом с ним толстуха быстро и испуганно шикнула: «Замолчи!»
Крессида услышала жаркий шепот Алисы:
— Теперь уж ничем не поможешь, деточка моя дорогая. Он ничего не чувствует, ничего не видит. Ради Бога, не привлекай к себе внимания.
Несмотря на предупреждение няни, Крессида отчаянно вскрикнула, когда белый конь ступил на мост через Сор, и бессильно болтавшаяся голова стукнулась о плиту парапета; люди, видевшие это, дружно охнули. Они настороженно следили глазами за белым боевым конем, который продолжал скорбный путь с ужасной ношей к замку и церкви Девы Марии, известной как малая церковь в отличие от той, что находилась в пределах замка.
Тело Ричарда должно было валяться там, в течение нескольких дней, выставленное на публичное обозрение, как и предсказывала Алиса. Весть о смерти Ричарда разнесут по городам и весям нарочные Генриха, она растечется повсюду слухами и кривотолками. Вскоре вся Англия будет оповещена о том, что корона досталась новому королю.
Крессида была почти в обмороке, Алиса с трудом заставляла ее держаться прямо. Они вынуждены были оставаться на том же месте, так как люди расходились медленно и неохотно, негромко переговариваясь между собой, пока в замок въезжали конные рыцари, завершавшие процессию, а за ними следовали, едва передвигая ноги от усталости, пешие солдаты. Наконец появился обоз, а с ним связанная веревкой череда несчастных пленных.
Теперь появилась возможность вернуться в замок, и Алиса вздохнула свободнее, когда благополучно доставила Крессиду в ее комнату и заперла за нею двери; она всю дорогу боялась, что ее хозяйка станет громко возмущаться тем, как недостойно обошлись победители с телом павшего в бою короля.
Алиса не была уверена, что король Генрих уже водворился в королевских апартаментах замка, но она знала, что крыша над большим залом все еще ремонтировалась, так что ему и не могли предоставить там апартаментов, приличествовавших его сану.
Крессида отказалась ужинать, и весь остаток дня провела в церкви Девы Марии в молитве. Наконец Алиса настояла на том, чтобы она легла в постель, и не отходила от нее, пока та не забылась тяжелым сном.
На следующее утро Крессида согласилась, что ей лучше не выходить из комнат, и Алиса сама спустилась в кухню замка, чтобы получить что-нибудь на завтрак для госпожи, себя и Филиппа. Два ветерана, она понимала, сумеют сами раздобыть себе пропитание; именно о них и заговорила Крессида, как только они покончили со своей скромной трапезой:
— Они должны уехать отсюда, Алиса. Позови их ко мне. Я отошлю их домой. Им нельзя оставаться здесь в мундирах воинов лорда Мартина. Самое лучшее для них — немедленно отправиться в Рокситер.
— Но мы же ничего не знаем о судьбе их господина. Что они скажут людям, приехав в поместье?
Лицо Крессиды словно застыло, но она ответила спокойно:
— Какова бы ни была его судьба, ясно одно: он вряд ли вернется в свое поместье, и слугам надо об этом сказать. А этих двоих могут схватить в любой момент. Мы видели тех несчастных в процессии. Ответственность за моих людей лежит на мне, и я должна позаботиться об их безопасности.
Алиса внимательно смотрела на свою питомицу. Крессиде еще не было и семнадцати — всего год назад Алисе то и дело приходилось журить ее за детские проказы. И вот девочка уже берет на себя роль единственного вершителя судеб во владениях ее мужа. Слишком быстро она повзрослела, невесело подумала Алиса.
Служанка уже собралась отправиться на поиски какого-нибудь обеда, как в дверях показался Филипп и угрюмо, запинаясь, доложил, что к госпоже пришли.
Крессида между тем разговаривала с двумя ветеранами-телохранителями, которые, хотя и почтительно, никак с нею не соглашались, твердя, что хозяин поручил им оберегать ее и как же можно в такую пору ей остаться одной в этом, ставшем теперь вражеским замке. Она подняла руку, пресекая дальнейшие возражения, и кивнула Филиппу, чтобы он впустил визитеров.
Сердце ее бешено колотилось — ей казалось, оно вот-вот выскочит из груди; она вся трепетала, с трудом удерживаясь на ногах.
Вдруг она издала напоминавший рыдание возглас удивления и радостного облегчения: в комнату решительно шагнул сэр Дэниел Греттон; он на секунду остановился, ожидая приглашения, но тут же быстро подошел к дочери и заключил ее в свои медвежьи объятия. Наконец-то она позволила себе заплакать; слезы хлынули неудержимым потоком, и она, рыдая, припала к отцовскому плечу.