– Грегор! – попробовал было вмешаться барон.
– Не мешай, это мое дело! – движением руки остановил его Тредиаковский. – Я жду, княжна, вашего откровенного ответа.
– Я подумала, что вы не до конца честны со мной, – ответила Соня, устремив на него пристальный взгляд и мысленно радуясь промелькнувшему в его глазах смущению. Так-то! Ишь, захотел ее мысли узнать. Вот и получай. – Чего-то вы недоговариваете, как говорила моя нянька, тянете кота за хвост, хотя вам все равно придется мне все сказать!
И, довольная собой, она принялась за прерванный завтрак.
Как раз в это самое время послышался стук дверного молотка, а чуть позже в гостиную вошел Валентен. Он неслышно приблизился к барону и что-то шепнул ему на ухо. Тот с шумом вскочил, опрокинув стул.
– Минуточку! Я сейчас приду! – сказал Себастьян и почти выбежал из комнаты.
Григорий поспешил следом за ним, взглядом приказав Соне оставаться на месте.
Она не знала, что и думать. Случилось что-то хорошее или плохое? Отчего эта суета, в которой ей не разрешено участвовать?
Но вот оба мужчины появились на пороге гостиной. Лица их были задумчивы.
Они уселись на свои места и погрузились в молчание.
– Нет, я – против, – сказал наконец Григорий, покосившись в сторону княжны. – Чтобы гнусный работорговец ставил нам свои условия…
– Я тоже не могу на это пойти, хотя у него в руках моя сестра! – тоскливо сказал Себастьян и тоже посмотрел на Соню.
– Да что происходит? – разозлившись на их недомолвки, спросила Соня. – Почему вы не расскажете мне, что случилось?.. Впрочем, я и так могу догадаться: дело каким-то образом повернулось так, что без моего участия вам не обойтись. Так кто же здесь был?
– Обычный портовый мальчишка, которому дали десять су, чтобы он господам кое-что сообщил. Кто его попросил об этом, неизвестно. Мой человек говорит, что лицо работорговца всегда до глаз закрыто черным платком, под которым он якобы прячет идущий через всю правую щеку шрам, – проговорил Себастьян, отчего-то не в силах смотреть ей в глаза. – Наверное, это так и есть, иначе почему те, кто с ним сталкивался, дали ему кличку Меченый? Так вот, он согласился на предложенную нами сумму выкупа и пообещал отпустить обеих девушек при условии, что деньги ему принесете вы.
– Я?! – не поверила Соня.
– Именно вы! Меченый так и сказал: деньги пусть принесет баронесса де Кастр. Придет одна, без сопровождения.
– Но ведь Григорий Васильевич отчего-то возражает? – сказала Соня, обращаясь к барону, а не к Тредиаковскому: она все еще сердилась на то, как он ведет себя по отношению к ней.
Княжна с некоторой тоской вспоминала дни, когда они вместе с Григорием ехали из России в почтовой карете. Как на станциях он ухаживал за нею, как объяснял все увиденные непонятности и как тепло было ей подле него прежде. Что случилось, отчего он так изменился к ней, она не понимала.
Впрочем, нет. Вчера он приоткрылся, на некоторое время вернулся к прежнему общению, но только на время.
– Возражает, – между тем со вздохом согласился барон.
– Я возражаю, потому что не понимаю, зачем ему это надо, – раздраженно отозвался Тредиаковский, – а все, что непонятно, мне подозрительно.
– Как я понимаю, самое страшное, что может произойти, – это Меченый заберет деньги и меня, а девушек не отпустит? – высказала свое мнение Соня. – Но какой смысл ему похищать замужнюю женщину? Да-да, я и в первый раз усомнилась в вашем плане. Насколько я знаю, на Востоке в гаремы владык берут только девственниц…
Нет, девушке не идет на пользу постоянное общение с мужчинами. Кажется, изменяется сам склад ее ума. Княжна смутилась.
Но мужчины не заметили ее смущения, потому что обсуждали куда более важный момент.
– Тогда, может быть, он захочет получить еще один выкуп, – предположил барон, – но уже за баронессу де Кастр. И он опять получит деньги, не нарушая договора и своего слова. Мы ведь не успели потребовать от него безопасности нашего посредника – то есть мадемуазель Софи.
– Вы беспокоитесь, что на меня денег может не хватить?
Это Соня обратилась к Григорию.
– Да бог с ними, с деньгами! – яростно поднялся тот со стула. – Больше всего я беспокоюсь за вас, дура вы этакая!
Он выпалил свой монолог по-русски, чего прежде себе не позволял.
– Дура? – растерянно повторила Соня; она не знала, плакать ей или смеяться – такой, как ей казалось, выдержанный и суровый начальник, не слишком переживающий за ее безопасность, ради своего желания добиться успеха любой ценой не останавливающийся перед тем, чтобы делать из нее «живца», вдруг о чем-то там беспокоится! Неужели Софья ему небезразлична?