– Ты, Грегор, как всегда, суров к человеку, – вступился за рассказчика Себастьян. – Я бы тоже до срока не стал себя обнаруживать… И вообще, не мешай рассказу, потому что всякий раз граф сбивается с настроя, а от этого история не выглядит такой захватывающей.
– Господа, я вовсе не собирался её пугать или шпионить за нею, это произошло невольно. Я понимаю, что поступать так не следовало, но любопытство оказалось сильнее меня. Словом, когда я со всеми предосторожностями подкрался к двери в кладовую, княжна обеими руками упиралась в каменную кладку каморки, а сразу за полками медленно отходила в сторону эта самая каменная стена…
– Там оказался тайник?
– Берите выше – потайная комната!
– И как вы себя обнаружили?
– Просто сказал: «Бог в помощь!»
– Представляю, как испугалась бедная девочка! – пробурчал Тредиаковский. Он бы с удовольствием залепил кружкой в лоб этому самодовольному павлину.
Отчего-то чем подробнее рассказывал граф о своем знакомстве с Софьей, тем большую антипатию у Григория он вызывал.
– А с чего вы взяли, что она – бедная? Понятное дело, от неожиданности она вздрогнула, но не более. Зато, не было бы меня рядом, кто знает, отыскала бы она там семейное золото. И уж точно после нашего визита в эту потайную комнату она, да и её брат с матерью перестали быть бедными.
– Но вы-то, граф, вы! – тараторил в возбуждении де Кастр. – В какой момент почувствовали к ней интерес? Уж не тогда ли, когда вам в глаза блеснуло золото?
– Разве я сказал, что беден? Я и до знакомства с княжной не считал, что деньги в жизни – всё, и после не стал требовать приданого, хотя её брат обещал всё по чести разделить между собой и ею, – оскорбился Разумовский. – Кстати, Даша – моя бывшая невеста – была не менее богата, но и у меня богатейшее поместье под Москвой…
– Простите, граф, я увлекся своими предположениями, так что нечаянно заподозрил вас в корыстолюбии. Но вы ведь сами сказали, что поначалу княжна вам не понравилась. Когда же вы почувствовали к ней расположение?
– Смешно сказать, когда мы с нею мыли в умывальной найденный нами слиток – он-то и оказался золотым. Первое, что я почувствовал, это запах. От нее пахло молоком, как от грудного младенца! А её коса! Представьте себе, толстая, в руку, золотая коса, не в прическе, не присыпанная пудрой, а которую так легко представить себе расплетенной… Я никогда прежде не замечал, как чувственны могут быть женские волосы… А какие у неё были губы, когда она, вымыв руки, плеснула холодной водой себе в лицо. Влажные от воды, алые… мокрые щеки. И капелька воды на ресницах… Потом ей пришлось протискиваться мимо меня – в умывальной было трудновато разминуться, и княжна невзначай задела меня бедром. В этот миг во мне будто взорвалось что-то. Я едва не задохнулся от охвативших меня чувств…
– Как это прекрасно! – проговорил барон.
А Тредиаковский готов был задушить самовлюбленного, как он считал, графа.
– Я схватил её в объятия, прильнул к губам и забыл обо всём на свете. И только тогда понял, что любовь не всегда может проявлять себя с первого взгляда, но, наоборот, чем больше узнаешь любимого человека, тем сильнее привязываешься и вскоре уже не мыслишь себе жизни без него…
– И всё же вы покинули её, свою единственную любовь, – ехидно подсказал Григорий.
– Что поделаешь, я совершил много ошибок, – согласился Разумовский, – но тем более глупо, ежели я не попытаюсь хоть частично их исправить… Иной раз мне приходит в голову мысль, что я недостоин её любви, что я слишком эгоистичен и труслив… Да, если бы я не сбежал за границу… Или хотя бы попытался увезти её с собой…
– А вы узнали, где теперь ваша княжна? – затеребил его барон. – Вы едете по её следу или у вас во Франции какое-то другое дело?
– Так получилось, что у меня в руках оказалось письмо от одного французского маркиза более чем полувековой давности, адресованное деду моей любимой…
– Извините, Леонид, что я вас перебиваю, – опять вмешался Тредиаковский, но теперь, сдерживая раздражение, он говорил чуть ли не просительным тоном: – Не будет с моей стороны бестактным спросить: а каким образом попало к вам в руки это письмо?
Разумовский несколько смешался, но все же на вопрос ответил:
– Оно оказалось в кармане Дмитрия Воронцова, которого я убил на дуэли. Мы подумали, это его завещание или еще какое-то распоряжение… Я собирался отдать письмо княжне, но события понеслись вскачь, так что я не успел даже увидеть ее перед своим отъездом в Стокгольм. Но именно оно сыграло свою роль в моих розысках…