Но нет, не эти мысли словно царапают её – шпаги, которые звякают у ее ног. Соню с детства учили, что обирать мертвых непорядочно, и вот поневоле она стала соучастницей именно такого непристойного деяния.
Однако Люси права – Соне придётся доверить погребение убитых незнакомым людям. Бедным, зарабатывающим хлеб в поте лица своего. Для них такая шпага, как, например, вот эта, ближняя к ней, с сапфиром на рукоятке, – большие деньги. Не стоит искушать людей, которые могут не выдержать этого искушения…
Между тем карета остановилась, и чей-то веселый, тоже молодой женский голос спросил:
– Люси, ты вернулась? Уж не подалась ли моя дорогая подружка в разбойницы, если она уходит домой пешком и снова возвращается в такой богатой карете?
– После, Эли, после. Сейчас мне нужен твой батюшка, а вовсе не ты.
Невидимая Эли, похоже, осознала, что подруга не шутит. И вскоре Соня услышала её удаляющийся голос:
– … в конюшне возится со своим оленёнком! Уже маменька бранится, а он: «Живая тварь, хоть и бессловесная, кто ж ей поможет, кроме человека?..»
Прошло ещё некоторое время, и дверца кареты открылась. Взору Софьи предстал, кажется, сам лесной великан, заросший густой рыжей бородой. Сверху на лоб падали в беспорядке такие же рыжие и густые волосы. Два ярких синих глаза выглядывали из рыжей шерсти, как два василька из колосьев пшеницы. Не будь этого ясного синего огня на лице мужчины, он бы выглядел устрашающе.
Когда он открыл рот, Соня приготовилась услышать бас, но голос мужчины оказался неожиданно мягким, прямо бархатным:
– Позвольте, мадам, я сниму с ваших колен эту тяжёлую ношу. Пойдёмте со мной, моя любезная женушка угостит вас жареной олениной, пока я осмотрю вашего раненого.
Патрик, который до этого казался Соне крупным мужчиной, едва ли не утонул в мощных объятиях лесника. Казалось, мужчина несёт его безо всякого напряжения. Княжне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Только теперь Соня взглянула на себя словно со стороны и ужаснулась. Отпоротая ею оборка открывала ноги девушки выше щиколотки. На груди платье оказалось залитым кровью Патрика – еще тогда, когда она пыталась перевязать его сама. Аккуратная дорожная прическа, сделанная умелым парикмахером герцогини де Полиньяк, растрепалась. Правда, ни о чем таком лесник ей не сказал, и Соня отметила деликатность этого человека из народа.
Отчего-то и жену лесника Соня представляла себе такой же великаншей, как супруг, и такой же рыжей, а она оказалась почти одного роста с Соней. На голове женщины красовался пестрый платок, из-под которого выглядывали кудрявые черные волосы, а на белокожем лице с задорным курносым носиком блестели небольшие живые черные глаза.
Лесничиха никак не походила на задавленную домашней работой женщину, она гляделась скорее старшей сестрой стоявшей здесь же дочери, рыжей в отца и черноглазой в мать.
– Я приношу вам свои извинения за доставленное беспокойство…
Соня начала говорить, мучительно подбирая слова. Мало того, что она выглядела оборванкой, она еще и не знала, как себя вести с этими людьми, тем более что и мать, и дочь никак на её слова не отвечали, а лишь смотрели на неё во все глаза.
– Позвольте, мадам, мне надо сказать вам два слова, – не очень вежливо перебила её Люси, отводя в сторону. – Я сказала, что вы даете им два луидора…
– Десять! – перебила её Соня. – Я дам десять луидоров, чтобы за Патриком, – так его звать, это королевский гвардеец, – был надлежащий уход.
– Госпожа даёт вам десять луидоров, – сказала женщинам Люси.
– Десять? – ахнула жена лесника. – Но зачем так много?
– Он мой друг, – сказала Соня, – и если бы не срочное дело… Мне стыдно, что приходится оставлять его одного…
– Ваш друг не будет один, – пообещала, как поклялась, лесничиха, – поверьте, мадам, в другое время я не взяла бы с вас ни су, но приходится думать о приданом дочери…
– Да-да, – заторопилась Соня, поймав красноречивый взгляд Люси, – нужно будет ещё заплатить тем, кто похоронит погибших. Вот, возьмите ещё четыре луидора.
– Пора ехать, мадам, – проговорила Люси, трогая ее за рукав. – В наших краях темнеет быстро, да и папенька мой станет беспокоиться. Я обещала ему вернуться засветло.
В это время из домика – в спешке Соня даже не рассмотрела его как следует – вышел сам хозяин и сказал ей:
– Рана не слишком хороша…
Интересно, как рана может быть хорошей?