Окна дома были из разноцветного стекла, но это был вовсе не витраж, а случайное сочетание небольших его частей, как если бы просто использовали то, что осталось от витража.
– Красивый у вас дом! – восхищенно проговорила Соня.
Роллан одобрительно посмотрел на нее.
– Я построил этот дом для моей ныне покойной жены, матери Люси. Я делал витраж в соборе Святой Женевьевы, и настоятель разрешил мне взять оставшиеся кусочки стекла. Падре знал, что я беден… Прошу вас, проходите в дом.
Внутри дом тоже не походил на дома крестьян. Мебель была добротной, но изготовитель ее обладал немалым воображением – сделал причудливо изогнутые ножки, спинки высоких стульев украшала инкрустация.
– Моя жена была удивительно хороша. Странно даже, что ее дети не унаследовали материнской красоты, как можно было бы ожидать, – сказал Жильбер в ответ на её невысказанные мысли.
Теперь уже Соня не без основания могла предположить, что хозяин родом отнюдь не из этих мест. И, перефразируя Юлия Цезаря, можно было бы сказать: пришел, увидел, остался. Навсегда.
Наверняка господин Роллан мог бы рассказать любопытствующему слушателю интересную историю, где в качестве главного героя выступал бы он сам.
Словом, жизнь, какую Соня наблюдала ныне вокруг себя, оказалась куда занимательнее тех романов, которые она прежде с упоением читала. Причём если в романах она обычно могла предугадать конец, то житейские ситуации частенько ставили её в тупик.
Вот, например, никто из новых знакомых не спрашивал Софью о ее планах – а вдруг она торопилась и не захотела бы здесь остаться, чтобы переночевать? А её привезли к себе люди, чье общественное и имущественное положение гораздо ниже Сониного. Но эта мысль лишь мелькнула в мозгу княжны и пропала. Конечно же, Люси права: то, что она делает, просто само собой разумеющееся. Наверное, и французы считают, что утро вечера мудренее.
Однако, как извилиста и прихотлива дорога её жизни: из апартаментов Версаля попасть в этот небогатый дом на окраине леса…
Но Соня не то чтобы собралась вдруг плыть по течению, она решила довериться этим людям, с которыми неожиданно столкнула её судьба.
Глава двадцать вторая
Спала княжна на матрасе, набитом свежим сеном. И спала так сладко, будто родилась на сеновале и в эту ночь вернулась в родную стихию. Скажи она об этом кому-нибудь из петербургских знакомых, ей бы никто не поверил. Да к тому же случилось такое не где-нибудь в её захудалом поместье, а в самой Франции, которую многие Сонины соотечественники считали чуть ли не центром мира.
Поскольку поместили Соню на втором этаже этого ни на какой другой не похожего дома, спустилась она вниз по скрипучим деревянным ступенькам во двор и умылась водой, которую из кувшина полила ей на руки Люси.
Вода оказалась ледяной – из ручья, который, как пояснила девушка, тёк недалеко от их дома. Соня и раньше умывалась холодной водой, а такой студеной – никогда. Но не говорить же Люси, что она к такому не привыкла.
Соня подозревала, что, не случись на неё нападения и не останься она без своих спутников, ей пришлось бы ночевать на каком-нибудь постоялом дворе, где с подобными неудобствами она бы не столкнулась.
Зато после умывания кожа лица у нее разгорелась, омытые ключевой водой глаза засияли так, что Люси, заглядевшись на неё, невольно воскликнула:
– Матерь Божья, мадемуазель, какая вы красавица!
– Ты права, сестрёнка, такая райская птичка к нам залетела, и глаз не оторвать!
За её спиной раздался веселый мужской голос, и взору Сони предстала фигура мужчины, который, похоже, спал на сеновале. Рубашка и штаны его были изрядно помяты, а в волосах торчали сухие травинки.
– Небось опять всё сено разворошил, а я за тобой убирай! – проворчала Люси.
– Что поделаешь, малышка, таков закон: пока старший брат не женат, за ним ухаживает сестра, а в обмен на эти маленькие услуги брат её защищает и следит, чтобы какой-нибудь негодяй до срока не испортил то, чем природа наделяет всякую девушку, хотя отнюдь не всякая это ценит и бережёт.
Он перевел внимательный взгляд на Соню и, не скрываясь, оглядел ее с ног до головы.
– Однако и наша райская птичка, похоже, растеряла некоторые свои перышки.
Соня покраснела ещё больше. Теперь ей уже стало жарко. В самом деле, почему она не переоделась с утра в более приличное, не порванное платье? Разве мало у нее с собой нарядов, один другого роскошнее? Так и ходит в платье с отпоротой оборкой, открывает нескромным взглядам ноги по самые щиколотки! Но потом она представила себя в платьях, подаренных королевой, и решила, что в них среди этих простых людей она выглядела бы просто глупо. Да и кого ей стесняться? Не этого же бедняка, который спит на сене.