– Угу, – неловко буркнула она, избегая взгляда глаза в глаза.
Если бы пару столетий назад ей сказали, что она окажется первой женщиной в личной прислуге Короля, Ронтавэн засмеяла бы этого умника.
…то есть, она слышала, что женщины тут были, конечно. Прачки, золотошвейки. Но вот тех, кто общался с Machanaz лично, каждый день – не было. Разве что Таска, но сумасшедшую королевскую портниху и за прислугу не считали.
Она слышала, будто Таска пыталась выпросить у Его Могущества притащить ей говорящую птицу из южных земель. Наверное, врали.
Ронтавэн видела исподлобья, как Лангон критично осмотрел ее. Едва заметно скривил губы, такие узкие, будто их не было вовсе, и стряхнул невидимую пылинку с ее плеча, заставив дрогнуть, будто это оказался ледяной палец мертвеца.
Она могла поклясться, что почувствовала холод даже сквозь одежду.
Еще одна причина, по которой Ронтавэн держалась поближе к тем, кто не пытался друг друга убить. Никогда не любила трупы.
– Не «угу», Ронтавэн, – холодно заметил он.
«Дура!»
– И не смей отвечать подобным образом, если Machanaz обратится к тебе. Речь слуг Его Могущества – образец культуры нашего государства, – она наконец-то осмелела достаточно, чтобы взглянуть на Лангона. – Тебя обучат говорить заново.
«Угу!»
Ронтавэн надула щеки и встряхнула кистями, пытаясь успокоиться и принять достойный вид. Сложная задача, когда каждое слово Лангона будто забивало гвозди в крышку ее гроба!
– Выпрями спину. Не надувай щеки. И, прошу тебя, хотя бы сделай вид, что я обратил на тебя внимание не зря,– он выделил это голосом так, что и дурак бы понял – просьбы тут нет. Есть приказ.
Ронтавэн заставила себя расправить плечи и выдохнула.
– Конечно, Лангон. Я постараюсь оправдать доверие.
«Вот как так получается? Как?!»
Она дотошно вызубрила все, что говорил Лангон. Правила обращения к Его Могуществу, расписание, распорядок, привычки, вкусы. Карту покоев. Расположение шкафов, тряпок, швабр, запасов мыла для стекла, мыла для полов, пуховых щеток для смахивания пыли, ящиков масел и соли для огромной ванны,сливных труб и шлюзов в купальнях. Когда и где раскладывать запасную одежду. Где теперь есть и спать. Абсолютно все.
Но прямо сейчас в ее голове билась звенящая пустота.
Во всех этих проклятых сведениях никто не удосужился пояснить, что делать, если что-нибудь пойдет не так.
«А это Ангбанд. Что у нас когда-либо шло так?»
Ее существование постоянно сводилось к одной безуспешной задаче: не облажаться.
– …ты поняла меня?
Ронтавэн вздрогнула и уставилась на Лангона, чувствуя, что ее сейчас вырвет от осознания, что нет. Потому что она вовсе не слушала его все время, что он говорил.
– Конечно, – бодро соврала она.
Лангон закатил глаза к потолку. Почесал кончик носа указательным пальцем в темно-серой перчатке.
– Дорогая бесполезная Ронтавэн, – от задушевного презрения в этом голосе ее и без того низкая самооценка провалилась в темные бездны небытия. – Мое место не осталось бы моим, не обрети я чутья на праздное дурачье и лжецов. Ты – дурачье, поэтому на этот раз – слушай.
Она вздрогнула и мгновенно прекратила размышлять, едва услышав, каким злобным шипением обернулось это «слушай».
– Ты привыкнешь к страху, который чувствуешь, и будешь с ним жить. Это естественное ощущение, которое окутывает в присутствии Machanaz, – Лангон сцепил руки за спиной, продолжая сверлить ее взглядом.– Твое обучение будет продолжаться. Сегодня утром отнесешь чай. Machanaz всегда пьет его по утрам. Первую чашку – после отдыха, еще в постели, вторую – за завтраком. Чай оставляй возле кровати. Когда поставишь – возьмешь с его стола золотой ларец с документами, поднесешь, поставишь и откроешь. Точно в такой последовательности, – Лангон чеканил слова так, что хотелось забиться в угол или сбежать, пока те отпечатывались в ее голове раскаленными буквами. – Спроси, необходимо ли что-нибудь еще, поклонись – и уходи, если тебя отпустят. Затем передай слугам, чтобы подавали завтрак. Я надеюсь, ты это выучила. Не смей пялиться. Если Machanaz швырнет в тебя чем-нибудь – постарайся это поймать и поинтересоваться, куда это надлежит положить. Если он скажет тебе, что это надлежит уничтожить – унеси это и обратись ко мне, если над тобой не начнут издеваться. Если начнут – повинись, попроси прощения, поклонись и обратись ко мне, если не сможешь отличить приказ от насмешки.
«Да, да! И молчание – золото!»
О, Ронтавэн прекрасно помнила, что надо делать! Но…
«Погоди-ка. Что значит «если швырнет чем-нибудь», мать твою?!»
Кажется, она все-таки вытаращилась так, что Лангон дернул бровью.
– Сейчас рано. Я уверяю тебя, что Machanaz отдыхает, поэтому…
– Лангон, дорогуша! – вот теперь Ронтавэн действительно подпрыгнула.
Ее руки дернулись, словно у веревочной куклы, когда неуместно жизнерадостный женский голос грянул под сводами коридора кощунственно громко.
А когда она увидела его обладательницу, то не осталось ничего, кроме как открыть рот.
По коридору шла, стуча каблуками ярко-голубых туфель, самого безумного вида майэ, которую Ронтавэн видела когда-либо.
Одеяние майэ, казалось, сплошь состояло из разноцветных блестящих лент и лоскутов, подогнанных под изгибы тела так причудливо и точно, что Ронтавэн изумленно заморгала, когда поняла, что пестрые пятна складываются в огромную разноцветную птицу, свесившую короткий хвост вдоль правого бедра хозяйки. В хвосте обнаружился карман, откуда торчали петли ножниц, нитки, ленты – и одному Королю известно, что. Во всклокоченных розовых кудрях женщины красовались яркие швейные подушечки с булавками. Общее безумие прически венчал дохлый паук (или это была его шкура?!), отвратительно кокетливо сдвинутый чуть набок.
– Это наша новая девочка? – майэ всплеснула руками, распахнув сумасшедшие оранжево-синие глаза так широко, что передергивало.
– Таска, потише, – Ронтавэн понятия не имела, как Лангон ухитрился сказать это одновременно до такой степени тихо и тяжело.
– Ах! – Таска приложила ладонь к сердцу, даже глазом не моргнув из-за того, как пялилась на нее Ронтавэн. – О, прости меня! Я придумала такое, что ты умрешь! Это будет шедевр! Одолжишь мне твою девочку?
Ронтавэн сглотнула, не поверив услышанному.
Да она даже смысла не видела!
– Ч… что? – сипло поинтересовалась она, ошалело переводя взгляд с Лангона на Таску.
Ей показалось, что в воздухе запахло безумием. Фиолетовым и блестящим, как аметистовая пыль. Страх перешибло, зато Ронтавэн показалось, что она грохнулась в безумный сон, который начался, едва она пересекла двери покоев Его Могущества.
Она даже зажмурилась и встряхнулась.
«Может, хоть это что-нибудь объяснит!»
Майэ открыла глаза.
Не объяснило.
Лангон подтолкнул ее в плечо и небрежно взмахнул кистью.
– Следуй за Таской. Если ты нужна ей – значит, таково желание главной швеи Machanaz. Как вернешься – подашь чай. Полагаю, будет самое время.
Когда Таска втащила ее в примерочную, у Ронтавэн зарябило в глазах.
Огромные зеркала превращали эту часть гардеробной в отдельный мир, где каждый шаг занимали безголовые манекены, подушки с булавками, ножницы, деревянные линейки и резные деревянные панели (Ронтавэн икнула, представив, сколько труда понадобилось на добычу дерева).
Прошлый раз здесь оказалось умиротворяюще пусто и чисто, но сейчас на столах расстилались футы и футы тканей безумных расцветок: рулоны золотого, оранжевого, черного и фиолетового мешались с таким ярким розовым, что Ронтавэн охнула и проморгалась. Половину тканей украшала затейливая вышивка узора.