– Это же просто чайник, – золотые ресницы коснулись черных. – На счастье.
Мелькор отодвинулся и поморщился.
– На счастье? Бессмыслица. Откуда ты это взял?
«Да и какая разница?»
Майрон полагал, что суеверие подкреплялось грязной действительностью: даже орки понимали, что новые горшки и тарелки из глины, когда-то чистые, невозможно отмыть до первозданной чистоты, и смена треснувшей посуды на новую едва ли не оберегала от болезней и ожогов кипятком.
«Но не про шахтерские байки же говорить сейчас?»
– Сам подумай, – он легонько прихватил зубами кожу на шее Мелькора и будто бы невзначай, соскользнул ладонями по бокам на его бедра, жесткие и горячие.– Пока заварят новый чай, пока найдут посуду… Точно на счастье.
– Дурак, – он по голосу слышал, что Мелькор улыбался. –Хорошо, я видел, что Лангон врезался ей в задницу. Возможно, это единственная женская задница, которую ему…
Майрон фыркнул и придержал Мелькора за талию покрепче, укоризненно прищурив светло-янтарные глаза.
– Ты теперь весь день будешь говорить гадости, да?
Мелькор энергично кивнул ему, довольно ощерив зубы.
– Да. Пусти.
Майрону остался лишь разочарованный мечтательный вздох, когда Мелькор ловко выскользнул из постели и его объятий: мелькнули, как сон, точеные сильные ноги, впадины на ягодицах, похожие на следы поцелуев, и мраморно-светлая спина с мышцами, похожими на крылья бабочки.
Как по нему, так это тело скрылось за бельем и утренней шелковой накидкой слишком быстро: утренний золотой час рассыпался стремительно уходящей сладкой дымкой.
Майрон уселся на кровати и прищурился, наблюдая, как Мелькор, устроившись перед столом с огромным зеркалом в золоченой раме, бегло прочесывает пальцами пушистую копну на голове, то и дело корча рожи со всем спектром разочарования от запутавшихся волос.
Майа покосился на балкон, ведущий прочь из спальни. Вздохнул.
Он растягивал время и не любил эти тягучие мгновения между ночью и утром, поскольку неизменным оставалось одно – перед прислугой приходилось делать вид, что Его Могущество отдыхает только в одиночестве. Даже невзирая на то, что выражение лица Лангона оказалось непередаваемым, когда тот впервые застал его в этой постели.
«Разбитая посуда – на счастье, да?»
– Знаешь, что? – он выдохнул и решительно встряхнул плечами, будто бы сбрасывая груз любых сомнений.
– Ну? – Мелькор даже не повернулся к нему, и ответил неразборчиво.
В основном – из-за зажатого в зубах кожаного шнурка. Его пальцы скользили по волосам, ловко подбирая их по обеим сторонам головы.
– Я сегодня никуда не полезу.
Мелькор аж выплюнул изо рта заколку. Замер на мгновение и повернулся к нему на пятках с приоткрытым ртом.
– С ума сошел?
«Может, и да».
Он прочесал пятерней волосы и неловко развел руками.
– Послушай… – Майрон выдохнул, собирая слова по закоулкам головы. – Мелькор, нас и так видела твоя новая девчонка. Это уже не Лангон, который все знает и делает вид, что ничего не происходит. Я постоянно делаю вид, что ночевал у себя, а затем возвращаюсь сюда же завтракать. Даже таскаю с собой белье. Это глупо, и… – он запнулся, сам не зная, как сказать лучше, не говоря уж о том, что выражение лица Мелькора не помогало ему ни капли. – Мне будет приятно, если хотя бы одно утро мы не будем… делать вид.
Мелькор слушал его с непроницаемо сложным лицом: напряжение перетекало в удивление, удивление в задумчивость, задумчивость превращалась в растерянность, растерянность в решительность – и, наконец, решительность оборвалась коротким смешком.
Впервые за много лет он не смог даже близко представить мысли Мелькора, и в желудке раздула зоб уже позабытая липкая жаба волнения.
«Вот и конец золотому утру».
Наконец, Мелькор озадаченно взъерошил волосы и даже отложил гребень.
– Подожди! – айну взмахнул руками, будто дирижируя невидимым оркестром. – Я, конечно, видел, что ты то и дело таскаешь с собой всякое барахло, но я правильно понял, что ты грозишь шахтерам, строишь солдат, а у тебя в это время спрятаны в сумке запасные…
Мелькор не окончил фразу и глумливо прищурился.
«Что? Я тебе говорю о притворстве, а ты спрашиваешь меня про белье?! Какого хрена?!»
Майрон пожал плечами.
– Вроде того. И что…
Мелькор вместо ответа взорвался таким громким и заливистым гоготом, что он только и смог обескураженно заскрипеть, накрывая лицо ладонью.
Этот смех, неожиданно высокий и вибрирующий, наверное, даже в саду был слышен.
– Мелькор…
– Нет, я не могу! Ха!
«Ох, во имя него же».
Мелькор не дал ему ни шанса оправдаться или пояснить что-либо: сверкая подолом утренней золотистой накидки, словно большая диковинная птица, он упорхнул за дверь, которая вела к самым уединенным местам покоев: купальням, уборной и гардеробной.
А он остался в спальне, как дурак, и даже через три двери слышал, как Мелькор ржет!
«И что это было?!»
Он наконец-то выполз из постели и присел на корточки рядом с собственной сумкой, в которой большую часть времени носил тряпки для сабель, бумаги, чернила и прочие мелочи. К недавнему времени в мелочи стало входить сменное белье. Сумка валялась там, где они ее швырнули вечером: прямо посреди роскошного черно-золотого ковра.
Мягкая ткань приятно касалась ступней.
Натягивая белье, Майрон хмуро косился на лужу осколков и стекла, которая осталась от утреннего чая Мелькора. Бурое пятно расползлось по теплому мрамору пола. Остатки чайника печально торчали из свалки осколков, будто тундровый олифант, задравший хобот. Более уныло смотрелся только осиротевший букет утренних цветов в миниатюрной вазе: нечто нежно-фиолетовое, мелкое и воздушное.
«Зачем их только носят? Он же не любит такие цветы. Нашли бы что-нибудь…»
Он так и не успел обдумать эту мысль, но в фантазии мелькнуло нечто огромное, яркое и размером с целый поднос. Преимущественно такое, что могло бы откусить половину руки. Мелькор оборвал его раздумья и выплыл словно из ниоткуда: умытый и посвежевший.
– Лови, – айну без предисловий швырнул ему комок кремовой ткани, который Майрон едва успел поймать.
– Чт… ты серьезно?
«Что происходит?!»
Комок ткани на поверку оказался нижней рубашкой: только эта оказалась тоньше, мягче и чуть уже в плечах. Майрон так и держал ее, ошарашенно растянув перед собой.
От ткани едва ощутимо пахло растертым корнем ириса.
Мелькор коротко пожал плечами вместо ответа и вернулся к зеркалу и гребням, будто ничего не произошло – неприлично свежий и умиротворенный, как весенняя роса.
– Можешь не возвращать, она мне не нравится. И ради меня, уберись с глаз моих и вымойся. Вторая зубная щетка в ящике у фонтана.
Он решил не задавать вопросов и даже утратил способность язвить.
И говорить, судя по всему, тоже.
«Откуда у тебя вторая зубная щетка, которой ты не пользуешься?!»
Ронтавэн не помнила, когда последний раз чувствовала себя настолько же погано.
Никакой страх не шел в сравнение с тем, как теперь ее трясло, и какой жалкой она себя чувствовала! Мокрое лицо горело, глаза щипало от слез, а нос не дышал от соплей, которые еще и приходилось глотать!
Поднос дребезжал, когда она пыталась его поставить – так сильно дрожали руки. Ронтавэн спрятала их подмышками и прижалась спиной к гладкой стене, чувствуя затылком ее прохладу: хоть какая-то опора!
Она в жизни не думала, что будет хрюкать, как свинья, если придется плакать!