«Как странно. Даже не раздражает».
– Назови мне хоть одну причину, по которой ты заслуживаешь второго шанса. Быстро.
Она открыла рот, застигнутая врасплох.
– Вы…
– Быстро! – поторопил он ее.
Девчонка дернулась, словно ее ударили под дых, но все же заговорила, растерянная.
– Я… я решила, что убрать здесь – важнее, чем дождаться Лангона, Machanaz. Я не сплетничаю. Я всегда буду думать только о том, чтобы вам было удобно. По-настоящему, а не… потому что так сказали! Я не хочу назад в шахты! Дайте мне шанс! Пожалуйста!
«Значит, вот как».
Мелькор оглядел отражение девчонки в зеркале, задумчиво скривив губы. Лягушка выглядела отвратительно простодушной и смотрела с надеждой побитого щенка, которым, в целом, и являлась.
Он поторопил упрямую дуреху жестом.
– С этой службы уходят только на смерть, заморыш. Убери за собой. Лангон тут появится в любом случае.
Ронтавэн ушам своим не поверила. Фана гудело, словно готовое рассыпаться на сотни крошечных осколков. Голова звенела.
«И… ничего? Никаких унижений, никакой казни?!»
Она опустилась на колени, на теплый мрамор, снова пытаясь унять дрожь в руках, и принялась собирать тряпкой осколки, чай, мед и варенье. Разве что осколки от чайника собирала отдельно.
«Спроси его! Может, Нузма еще починит».
Какой же медленной она себе казалась!
Она принялась собирать тряпкой большую массу чайного пятна и выжимать жидкость в ведро.
«Ничего. Просто вытирай пол».
Она невольно покосилась на Его Могущество. Он сидел перед зеркалом, и руки в перчатках аккуратно прочесывали гребнем густые темные кудри, слегка золотящиеся в лучах света, падающих сквозь балконный витраж.
Он разделил их на пять прядей, и сейчас взялся только за третью.
«Так странно не видеть его в короне, даже если и знала издалека».
Корона стояла тут же, повернутая сиянием Камней к стене.
Дыхание мало-помалу выравнивалось. Даже тошноты от страха не было. То ли ее успокоили монотонные движения тряпки, то ли присутствие Короля, который почему-то не приказал ее немедленно казнить.
Он что-то капнул на гребень и перчатки, и принялся вытягивать и разглаживать уже расчесанные волосы. Ронтавэн почувствовала запах трав, густой и сухой от масла, и невольно шмыгнула носом еще раз.
– Хватит пялиться, – одернул ее резкий голос. – Если мужчина не может последить за собой – это не мужчина.
Ронтавэн резко замотала головой, сбитая с толку.
– Я не… я это знаю, Machanaz.
Она даже не солгала. Холеные мужики всегда нравились ей больше. Хотя что там – она до этого и подумать не могла, будто Его Могущество занят по утрам такими вещами!
– А в чем тогда дело? – он сказал это холодно и требовательно.
«Твою мать! Кто тебя тянул смотреть на него!»
Ронтавэн вздохнула, чувствуя, как грудь все еще дрожит от слез, и на секунду отвлеклась от собирания осколков и выжимания тряпки. Опустила задницу на пятки, собираясь с мыслями, и была готова проклясть себя за правду.
– Красиво? – голос все еще звучал хрипло от слез. - Простите, Machanaz!
Ее как молнией прошибла дрожь, и она неуклюже выронила тряпку, когда поняла, что Его Могущество ухмыльнулся, как будто довольный.
– Красиво, значит.
Когда она подняла голову следующий раз, то отражение Короля в зеркале удивило ее еще сильнее.Он водил по лицу кисточкой, вымазанной в чем-то желтовато-белом, но это была не краска.
Ронтавэн сглотнула.
– Ma… Machanaz?
Кисточка в его руках невозмутимо гуляла по лбу и скулам, продолжая что-то наносить на кожу.
– Чего тебе? – он и бровью не повел, но в зеркале она видела, как недовольно наморщился нос.
«Проклятье!»
Она шмыгнула носом и выдохнула, наконец-то чувствуя, что перестает реветь. Зато ее никчемное тело сковывало усталое оцепенение, которое отдавалось тяжестью в голове и безразличием к страху. Горло пересохло, голос охрип.
– Я… я тут первый день, но… почему никто не додумался убрать сразу? Прямо сразу. Стекло же. И вы…
– Что – я? – он сказал это так резко, что Ронтавэн дернулась всем телом.
«Ты совсем сдурела?! Тебе мало, что тебя оставили?!»
– Ну… босиком. А тут стекло. Простите.
«Дура!»
Ронтавэн зажмурилась на мгновение и вновь уткнулась в сбор осколков и ползанье на коленях по полу. Мед никак не желал оттираться – липкая дрянь только размазывалась по мрамору, а тряпка уже вся пропиталась чаем. Пальцы намокли даже сквозь перчатки.
Она все собиралась спросить о проклятом чайнике, но язык не поворачивался.
«Нашла, что спрашивать!»
Майэ подобрала из чайной лужи убогий букетик из мелких свежих цветов.
«Кто его придумал ставить? И зачем? Он такой, что это даже на поцелуй в жопу не похоже!»
Ронтавэн разложила бесполезные фиолетовые цветочки веером между пальцев и снова покосилась на Короля. На этот раз он придирчиво оглядел себя в зеркало и вытащил стеклянную пробку из сверкающего острыми гранями золотистого флакона. Зачем-то очертил невидимые линии по шее и вдоль запястий.
– Machanaz…
– Ну, что еще? – на этот раз в густом голосе она отчетливо слышала раздражение.
Она кашлянула, со вздохом выкидывая букетик к мусорным черепкам.
«Мне-то точно никто цветы не носит. И не носил. Хотя бы посмотрю на них».
– А вы любите цветы?
Machanaz шевельнул бровью – такой ровной, что та выглядела нарисованной.
– Нет.
– А почему их тогда ставят на поднос?
Он на мгновение даже замер и показался ей удивленным. Вернул пробку во флакон и отставил его прочь с легким стуком – движение было отточенным и аккуратным.
– Не знаю. И правда, скажи Лангону, чтобы перестали. Или уж ставили не эти сорняки.
«Да скажи ты ему уже про чайник, дура! И заткнись!»
– Хорошо, Machanaz. И я…
Он наконец-то повернулся к ней и уселся вполоборота, облокотившись на спинку стула.
«Лучше бы не поворачивался. Сама виновата!»
Ронтавэн почувствовала, что ее снова тошнит от страха, несмотря на то, что от одного движения по комнате разнесся непривычный диковинный запах – она в жизни не нюхала ничего подобного. Проницательные черные глаза как будто пялились ей в душу и одновременно наматывали кишки на вертел!
– Заморыш, ты вообще умеешь молчать?
«Заморыш?»
Она не понимала, чем пахнет. Как будто каменная сырость шахт, подземная соль, горючее земляное масло и диковинные южные фрукты смешались в один странный аромат.
Она глубоко выдохнула и зажмурилась: с закрытыми глазами говорить оказалось проще.
– Я хотела сказать, что… знала в Саггашьякке одну мастерицу. Она чинила разбитые чашки. Золотые такие швы делала. Или серебряные. Какой-то клей находила, ну и… все потом выглядело совсем как новое, только с золотыми прожилками. Я собрала осколки чайника отдельно. Хотите, помою их и отнесу осколки ей? – она поспешно одернула себя и, отчаянно стараясь не смотреть в безумные обсидиановые глаза, достала из ведра почти целую половинку корпуса с наполовину отломанным носом. – Тут бок почти целый, видите? И мелких осколков мало. Это… хороший фарфор, правда. Очень крепкий, и бьется… не совсем вдребезги.
«Ну что за чушь я несу?! Твою-то мать!»
Она обмерла, когда поняла, что Machanaz смотрит на нее так внимательно, словно увидел впервые.
«Вот теперь мне точно конец!»
– А знаешь, что?
Ронтавэн промолчала, выжидающе глядя на него и чувствуя, как паническая волна вновь окатывает внутренности звенящей пустотой.