Хотя Билли-Питт был слугой доктора, но Кортней давно превратил его в своего слугу. Так как доктор, человек крайне нетребовательный и неизбалованный, постоянно обходился без слуги, а Кортней, нервный и капризный, всегда нуждался в услугах, то Макаллан, со свойственным ему добродушием, предоставил своего чернокожего в полное распоряжение лейтенанта.
На вопрос Кортнея относительно маринованной капусты, Билли отвечал отрицательно. Вследствие какого-то недоразумения этой капусты не прислали из лавки.
— Боже правый, как это досадно! Еще не было случая, чтобы мне чего-нибудь сильно захотелось и чтобы какой-то злой рок не помешал мне получить то, что я хочу. Право, я пойду к капитану и попрошу его вернуться назад в Плимут, чтобы можно было послать за этой капустой! Как вы думаете, Пирс, вернется он? — с простодушием добавил Кортней.
— А вы попытайтесь! — смеясь, ответил Пирс. Прайс открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Кортней остановил его.
— Бесполезно, дорогой мой, у Шекспира нет ни слова о маринованной капусте!
— Да, но там сказано о мясе без горчицы, а вы без капусты теперь находитесь в положении мяса без горчицы! Все рассмеялись.
— Слышите, О'Киф, что он о вас сказал? — спросил Кортней.
— О, да, он просил, чтобы я передал ему стакан, но здесь нет чистого! Человек, подайте чистый стакан!
— Вы, О'Киф, слышите лучше, чем когда-либо!
— Но, право, доктор, вы должны занести меня в список больных: я положительно не гожусь, чтобы стоять вахту!
— Если вы докажете мне, что больны, я, конечно, напишу о вас рапорт!
— О, я докажу вам это через пять секунд. Я с таком состоянии теперь, что если бы сейчас все на судне полетело ко всем чертям, то мне это было бы все равно, а человеку в таком состоянии нельзя поручать вахту!
— Что вам нельзя поручить вахту, в этом я не сомневаюсь, — сказал Макаллан, — но я считаю этот недуг такого рода недугом, за который вас скорее следовало бы вычеркнуть из списка, чем вносить в список!
— Ха! ха! ха! Знаете, Кортней, что говорит Шекспир… — начал было по этому поводу Прайс, но в этот момент раздались слова: «Все наверх!», повторяемые боцманами у всех люков.
Затем в кают-компанию вбежал юнга и тоненьким фальцетом повторил то, что все уже слышали, не исключая даже глухого казначея.
— Ах, как это досадно! Я только что начинал чувствовать себя несколько лучше, а теперь мне станет хуже, чем когда-либо… Боже, как досадно! Я готов топать ногами от бешенства, а между тем надо идти: у капитана такой желчный характер.
ГЛАВА XVI
Вечером того же дня в общей мичманской каюте собрались мичмана. Все это были мальчики хороших фамилий: хотя в то время люди хороших фамилий редко отдавали своих сыновей в морскую службу, но капитан М. пользовался такой прекрасной репутацией, что многие родители доверили ему своих молодых людей.
В числе этих юных мичманов находился и Вилли Сеймур. На столе стояла корзинка с обломками морских сухарей, бутылка казенного рома и кувшин с содой, чтобы разбавлять ею ром. В помещении было жарко и душно, молодежь болтала и пикировалась между собой.
— Ну, скажите, чего вы там ищите, мистер Джерри Спик? — спросил один старый мичман.
— Что я ищу? Свой ужин, если вам угодно знать! Или вам кажется, что я и без того достаточно разжирел? Я убрал его сюда, в этот шкаф, когда нас позвали наверх, чтобы он не попал в вашу прожорливую пасть! — ответил Джерри.
— Смотрите, берегитесь, не то я запущу сухарем вам в голову! — воскликнул старый мичман.
— Пожалуйста, докажите ваше мужество. Вы, полагаю, надеетесь, что об этом подвиге пропечатают во всех газетах! — отозвался Джерри, который хотя и отличался слабым сложением, но зато был очень остер на язык, бывший его единственным оружием.
Вместо всякого возражения старый мичман запустил руку в корзину с сухарями.
— Держу пари на стакан грога, что вы не запустите в меня сухарем!
— Пари! — и сухари полетели в голову Джерри.
— Вы проиграли мне стакан грога, и я беру его! — сказал спокойно молоденький мичман, беря из-под носа старого мичмана его стакан грога. — Вы запустили в меня обломками сухарей, а не сухарем! — С этими словами он так же спокойно поставил перед своим оппонентом опорожненный стакан.
— Ах, вы галчонок этакий, да стоит ли с вами связываться?!
— Вот это-то именно я и старался втолковать вам все время с тех пор, как я здесь на судне! Ну, стоит ли вам, такому колоссу и гиганту, связываться с таким маленьким и тщедушным человечком, как я? Вот померяйтесь-ка с Брюсом. Он достойный вас соперник. Отчего вы его не задеваете?
— Девять часов, господа, сделайте одолжение, тушите огонь! — проговорил в это время квартирмейстер, просовывая голову в помещение мичманов.
— Хорошо, квартирмейстер, сейчас! — отозвался один из старых мичманов.
Голова квартирмейстера скрылась, но, зная по опыту, что ему не раз еще придется повторить мичманам о том, что пора тушить огни, он сел тут же за дверью на ящик и, выждав несколько минут, снова приотворил дверь и повторил прежнее.
— Прошу вас, господа, гасите, а то мне придется доложить старшему лейтенанту! — уговаривал он.
— Да, хорошо, хорошо, Байфильд, мы сию минуту загасим!
Квартирмейстер снова притворил дверь и опять присел на ящик.
— Сегодня суббота, господа, надо выпить за здоровье возлюбленных и жен, хотя, кажется, ни один из нас не обременен последней! — воскликнул Брюс. — Эй, Форстер, передай-ка сюда ром!
— Бутылку могу передать, а рому в ней ни капли!
— Ни капли рома, а сегодня суббота! Нет, как хотите, а я должен выпить!
— Господа, я вас покорнейше прошу гасить огни! — проговорил квартирмейстер, еще раз просовывая голову.
— Сейчас, сейчас, Байфильд, погодите одну минуту! Дайте нам только попытать счастья раздобыть сколько-нибудь рому!
В виду такой уважительной причины Байфильд не стал настаивать.
— Эй, мальчик, позови мне Билли-Питта! ?
Билли-Питт уже спал, но когда его позвали, в одну минуту вскочил и, как был в одной рубашке, явился к мичманам.
— Вы меня звали, масса Брюс?
— Да, Билли, мой красавчик, ты все знаешь! Скажи нам, что значит «repartie».
— «Repartie» значит, если вы меня масса обзовете — «Проклятый чернокожий», а я вас назову грязным, бело-печеночным сыном… и т. д., то это будет с моей стороны «repartee»!
— Превосходно, Билли! Из тебя, наверное, выйдет епископ, а теперь скажи нам, есть ли у твоего господина ром в каюте?
— У которого масса, у масса Кортней или у масса доктора, сэр?
— Ну, конечно, у Кортней: у доктора ничего, кроме святой воды, не бывает!
— Хм, да, у масса Кортней есть немного!
— Ну, живо, Билли, тащи его сюда! Я тебе завтра при раздаче отдам!
— Ну, а предположим, что вы завтра забудете? Ведь вы поставите меня в весьма затруднительное положение: масса Кортней весь посинеет или пожелтеет!
— Я не забуду, Билли, клянусь тебе честью!
— Честью! Ну, на это можно положиться… Сейчас принесу!
Минуту спустя он воротился с бутылкой рома как раз в тот момент, когда били три склянки.
— Право же, господа, я не могу ждать дольше! Огни должно гасить, не то я должен буду доложить!
— Правда, правда, Байфильд, — отозвался Брюс, — вы исполняете вашу обязанность, но вы, быть может, выпьете стаканчик грогу?
— Если вы позволите, — сказал Байфильд, снимая шапку, — за ваше здоровье, джентльмены!
— Спасибо! — отозвались мичмана. — Ну, какое слово ты теперь изучаешь по своему лексикону? — спросили они негра.
— Какое слово? «Комиссия». — Есть, видите ли вы, «комиссии» двух родов: комиссия, когда вам что-нибудь сейчас нужно, и вы поручаете это исполнить мне, например, а другая комиссия — это если я исполняю, что мне поручено и получаю что-нибудь за это!