– Интрига политическая?.. – разочарованно протянул Эшалот.
– Нет-нет, исключительно семейная, – успокоил его Тюпинье. – И ты имеешь к ней непосредственное отношение, поскольку именно ты прибежал в кабачок «Срезанный колос» в тот самый вечер, когда последний герцог де Клар умирал в своем особняке на улице Культюр.
– Я тогда оставил Саладена в полицейском участке, в караульном помещении, – пустился в воспоминания Эшалот. – Симилор хотел тогда забрать себе все пять франков, которые вы заплатили нам за слежку и беготню, но я потребовал сорок су на молоко для нашего малыша, который в конечном счете так дурно отблагодарил меня за заботу. Он ведь пошел по плохой дорожке, когда вырос. Давняя история, господин Тюпинье.
– Двенадцать лет прошло, ни больше ни меньше, – согласился Кадэ-Любимчик. – Герцог оставил сына, который теперь является, само собой разумеется, герцогом де Кларом. А с другой стороны, старина Моран… ты его помнишь?
– Помню, – ответил Эшалот, опуская глаза; он тут же подумал о латинской молитве.
Но Любимчик не смотрел на него.
– Когда Моран умер, он был самым настоящим нищим, а дочка его теперь почти так же богата, как молодой герцог. И ты сам понимаешь, что у некоторых людей возник к этим двум деткам определенный интерес…
– Понимаю… да… – пробормотал Эшалот.
– За здоровье твоей Лиретты! – воскликнул маркиз.
– С удовольствием! – улыбнулся Эшалот. – Продолжайте, господин Тюпинье.
– И вот собралось несколько весьма серьезных, ответственных особ, которые хотят заняться этим делом… Мне смешно слышать россказни о шайке Кадэ…
– Черт побери! – проворчал Эшалот, опуская на стол почти полный стакан. – Но ведь несчастье с двумя дамами на улице Виктуар – дело рук вашей шайки, и не пытайтесь меня переубедить!
– Но ведь полиция схватила преступника, – возразил Любимчик, – и не наша вина, что начальник тюрьмы де ла Форс его упустил.
– Неужели Клеман Ле-Маншо дал тягу? – вскричал Эшалот.
– Сегодня вечером, часов около девяти, – кивнул господин Тюпинье. – Где же я-то был в это время? Да-а, на собрании нашего сообщества, куда входят доктор Самюэль, графиня Маргарита де Клар и граф Комейроль…
– Этих всех я знаю, – заявил Эшалот. – А председательствовала, конечно, мадам Жафрэ?
Не знаю, водка ли была тому причиной, но Эшалот очень приободрился и бросал теперь на собеседника победоносные взгляды.
Кадэ-Любимчик, напротив, понизил голос; в глазах маркиза появилось смутное беспокойство.
Он вновь наполнил стаканы и осушил свой, тогда как Эшалот опять едва пригубил.
– За мое здоровье! – проговорил он. – Пейте, пейте… – Все вроде бы ясно, – продолжал Любимчик, стараясь не показать, что настроение у него просто отвратительное. – У нас есть великолепный юный герцог и прекрасная Клотильда де Клар, все шло как по маслу…
– И что же? – полюбопытствовал Эшалот.
– А то, что оба они, знаешь ли, не умеют ценить… – сердито пробурчал Тюпинье.
– И вы что же, их порешили? – спросил Эшалот, сурово насупив брови.
– Нет еще! – мотнул головой Любимчик. – Пока мы только выяснили, насколько они неблагодарны… И теперь нам нужны другие. Вот в чем загвоздка!
Эшалот почесал в затылке.
– И вы вспомнили о моей Лиретте? – осведомился хозяин балагана, помолчав.
– А ты что об этом думаешь? – пристально глянул на собеседника маркиз.
– Что вы неглупый человек, господин Тюпинье, – откликнулся Эшалот.
Он уже был слегка под хмельком и лукаво подмигивал Любимчику, но теперь Кадэ нахмурился и спросил уже без всяких околичностей:
– Так ты соглашаешься или нет, старина? Держать язык за зубами я тебя даже и не прошу, недаром прежде чем войти, я сказал тебе: «Скоро настанет день», — и если ты произнесешь пароль…
– Ладно, ладно, – прервал его Эшалот, – не волнуйтесь! И мы умеем молчать, когда надо.
– Так ты согласен или нет? – повторил Любимчик свой вопрос.
– Посмотрим, какие у вас условия, господин Тюпинье, – ответил Эшалот. – Но если вы будете злиться, лучше оставим этот разговор. Так что вы предлагаете?
– Малютке – особняк, бриллианты, кареты, лакеев… – начал перечислять маркиз.
– А мне? – осведомился Эшалот.
– Роль приемного отца принцессы… – осклабился Любимчик.
– Я подразумеваю – наличными, из рук в руки, – деловито проговорил хозяин балагана.
Кадэ и не подозревал раньше, что Эшалот столь корыстолюбив. Маркиз посчитал, прикинул – и заявил:
– Ты знаешь, что платим мы всегда по справедливости. Две тысячи четыреста франков ренты подойдет?
– О, Господи! Господи! Двести франков в месяц, чуть больше шести франков в день… – залепетал Эшалот.
– Подойдет? – настаивал Любимчик.
– Как сказать, господин Тюпинье, – задумчиво протянул хозяин балагана. – Могло бы быть и побольше. А что потребуется от меня взамен? Нет, спасибо, я больше не пью. Говорите без обиняков, пожалуйста.
Морщинистое лицо Кадэ-Любимчика побагровело.
Такого Эшалота он не знал, и новый Эшалот раздражал его и внушал беспокойство. Однако маркиз произнес:
– Ну так вот, карета ждет меня на углу улицы Фонтен. Ты разбудишь девочку, и я увезу ее, отмою и передам в руки моей достойной сестры госпожи Жафрэ, которая будет беречь малышку как зеницу ока. А затем мы выдадим крошку замуж за ее кузена, молодого герцога де Клара. Никаких особых хитростей, старина. Ну что скажешь?
Эшалот поднялся и отпихнул барабан, на котором сидел.
– Господин Тюпинье, – начал хозяин балагана, добродушно рассмеявшись, – у вас есть при себе миллион?
– Черт бы тебя побрал, идиот! – Взбешенный и побагровевший от ярости, господин Тюпинье уже был на ногах.
– Спокойно! – с достоинством прервал его Эшалот. – Не надо на меня орать! Если бы даже у вас был сейчас при себе миллион, вы все равно не увезли бы Лиретту. Час уже поздний, и негоже девушке благородного происхождения разъезжать по ночам в карете вместе со старым потаскуном.
Любимчик сжал кулаки.
Эшалот принял позу Фемистокла в его знаменитом споре с Эврибиадом.
– Нравится вам это или нет, но я считаю именно так, – твердо заявил хозяин балагана.
И, видя, что Кадэ-Любимчик уже занес руку для удара, прибавил:
– Предупреждаю, если вы меня хоть пальцем тронете, я просто разорву вас на куски.
Любимчик бесился от ярости и бессилия.
Эшалот наблюдал за ним со спокойным добродушием. Насмотревшись вдоволь, хозяин балагана проговорил:
– К вашему сведению, я позировал многим художникам, которые восхищались моей прекрасной мускулатурой, а у себя в заведении давал уроки французского бокса. Их посещал сам господин Винерон, а еще – сенаторы и депутаты от самых разных партий, придерживавшиеся диаметрально противоположных взглядов. Короче, млллион – сумма не окончательная.
Мне нужно время подумать и определить точную цифру. Если мы с вами столкуемся, то я сам привезу юную девицу в ее новый дом, где меня примут честь по чести. У людей бедных, но благородных тоже есть понятие, как делаются дела. А теперь вперед, господин Тюпинье!
Изложив свое мнение с большим достоинством, если не сказать – с важностью, Эшалот поклонился, как кланялись в театре Монмартр только герцоги, и с видом, не допускающим возражений, открыл дверь.
Кадэ-Любимчик сунул руку за пазуху, под свое просторное пальто, и схватился за нож, который лежал у него во внутреннем кармане.
Маркиз был вне себя от бешенства.
Но все-таки совладал с собой и выбежал вон, бормоча проклятия.
Эшалот крикнул ему вслед:
– До завтра! Не сомневаюсь, что мы увидимся. Нет другой лавочки, где был бы такой товар, как у меня.
Кадэ-Любимчик успел отойти уже довольно далеко. Услышав слова Эшалота, он обернулся и погрозил хозяину балагана кулаком, но Эшалот уже захлопнул дверь.
Любимчик брел, пошатываясь, но не вино, а ярость туманила ему мозги.