Все действительно замерзло с ужасающей быстротой. Мешок мгновенно превратился в ледяной гроб. И в нем тихо поскуливал Кадэ.
– Ишь ты, как скоро! – прокомментировал Ле-Маншо. – Хочешь глоточек? Давай, давай, не стесняйся!
Вновь в дело пошел нож, и остаток водки перелился из бутылки в горло стонущего и плачущего маркиза.
– А теперь в душ, мамаша! – скомандовал Клеман. – Твоя одежка должна стать потолще!
И Ле-Маншо вновь заработал насосом.
– Это тебе за мою руку, – приговаривал Клеман, мало-помалу входя в раж. – Ты помрешь в ледяной бутылке, господин маркиз! Что, замерзло? Сейчас еще подкачаю! Это тебе за мои щеки, лоб, глаза! Эй, хозяин, не сдавайся так скоро! Я дольше держался в ту проклятую ночь! Ах, черт побери! Надо же было извести всю выпивку! Ну, еще чуть-чуть водички перед последним ударом ножа!
Кадэ-Любимчик уже не скулил.
Мороз был такой, что мешок вскоре превратился в глыбу льда.
Ле-Маншо, охваченный звериной яростью, прислонил его к стене и попытался разбить ногой. Но у Клемана ничего не получилось. Тогда он положил мешок на землю и прыгнул на него сверху, опустившись на каблуки. Под тяжестью Ле-Маншо ледяной гроб с оглушительным шумом треснул.
Грудь хищника была раздавлена, и он испустил последний тяжкий вздох.
Вытащив из дыры, пробитой в глыбе льда, сначала одну, а затем вторую ногу, Клеман раз двадцать пырнул неподвижное тело ножом – лишь для того, чтобы утолить свою жажду мести, а потом растянулся на земле и уснул, опьянев от расправы с врагом.
XXX
РАЗВЯЗКА
Так закончил жизнь подлый негодяй и кровавый убийца Кадэ, давший свое имя целой банде. Его нашли на другой день на задворках улицы Ларошфуко – мертвое тело лысого старика в мешке, ставшем глыбой льда.
Привратник соседнего дома сообщил, что глубокой ночью человек с забинтованным лицом, едва волочивший ноги, просил у него веревку.
Клеман Ле-Маншо, растерзавший врага, словно тигр, отправился в свое логово отдыхать.
Нам осталось сказать, что другие главари банды – графиня Маргарита, Самюэль, Комейроль и добрейший Жафрэ – посетили той же ночью дом доктора Ленуара на улице Бонди, надолго задержавшись в комнатах первого этажа, а затем побывали у таинственного доктора Мора, который на протяжении всей этой истории не привлекал к себе нашего внимания. Кадэ-Любимчик не сомневался, что господин Мора и есть полковник Боццо, бывший Хозяин сообщества Черных Мантий, погребенный на кладбище Пер-Лашез вот уже несколько лет назад.
Но все это не имеет никакого отношения к банде Кадэ.
Банда Кадэ погибла вместе со своим предводителем в ту же самую ночь.
А события на улице Бонди – пролог совершенно иной драмы, никак не связанной с шайкой маркиза.
Если же вы хотите увидеть развязку нашей теперешней истории, то нам нужно поспешить в особняк де Сузей, в тот самый будуар, где сидели недавно обе дамы де Клар, Маргарита и Анжела, и где между ними состоялся знаменательный разговор.
Развязка наступила в тот момент, когда полицейские обшаривали сад в поисках убийцы, а Ле-Маншо волок свой груз по мерзлой земле и еще не открыл «монсеньором» маленькой дверцы. События, которые, возможно, развиваются на этих страницах не так уж быстро, на самом деле разворачивались молниеносно. Часы тогда еще не пробили и девяти.
Доктор Абель склонился в будуаре над молодым человеком, лежавшим на полу, и понял, что это – девушка.
Клотильду перевернули, и она лежала теперь на ковре лицом вверх. Она была так плоха, что доктор запретил переносить ее на кровать.
Лиретта и принц Жорж стояли возле девушки на коленях.
Комиссар полиции составлял протокол в спальне госпожи герцогини; дверь, соединявшая эту комнату с будуаром, была открыта настежь. Через вторую дверь, которая вела в коридор, в спальню вошел Альберт, поддерживаемый с одной стороны матерью, а с другой – стариком Тарденуа.
Приход полиции разбудил юношу. Он сам поднялся с постели и развязал Анжелу, к которой уже вернулось сознание.
О том, что творилось в особняке, Альберт мог судить лишь по бессвязным словам матери, которые вырывались у нее вместе с рыданиями. По существу, молодой человек ни о чем не догадывался, поскольку, когда он засыпал, в доме все было спокойно.
Однако сердце юноши сжималось в предчувствии чего-то ужасного.
Он не мог не догадываться о той тайной, глухой борьбе, в которую были вовлечены его близкие; он знал о ней и был, как мы помним, глубоко возмущен тем, что его брат не раз рисковал жизнью, отводя опасность от него, Альберта.
В общем, достаточно было двух-трех слов, чтобы ему все стало ясно.
Именно поэтому Анжела заранее испытывала муки ада.
Как раз в тот миг, когда мать и сын вошли в будуар, доктор сказал:
– Пульс еще есть, есть дыхание, но нет никакой надежды.
– Кто убит? – вскричал Альберт. – Мой брат? Мой брат погиб вместо меня?
Ответом ему было молчание.
Юноша почувствовал, что мать уже не поддерживает его; она сама едва стояла на ногах.
Свет лампы, с которой доктор снял абажур, упал на лицо Клотильды.
Альберт не узнал ее сразу, короткие волосы сделали ее лицо совсем детским, к тому же она была в мужском костюме.
Бледная, как мраморное изваяние, она была необыкновенно хороша.
Дерзкая улыбка, еще слегка кривившая ей губы, вызывала восхищение и острую жалость.
Альберт наклонился над девушкой, глаза его расширились, рот приоткрылся.
– Кажется, я схожу с ума, – простонал он. Потом он выдохнул имя Клотильды и забился в конвульсиях. Старый Тарденуа едва удерживал его.
– Абель! – закричала госпожа де Клар. – На помощь!
И поскольку доктор по-прежнему следил за пульсом несчастной девушки, добавила:
– Абель! Твой сын умирает!
– Она сейчас заговорит, – прошептал доктор, сосредоточенно наблюдая, как Клотильда приходит в себя.
Потом Ленуар поднялся, шагнул к Тарденуа и принял из его рук своего сына.
Герцогиня, едва живая, рухнула в кресло.
– Это она убила ее, да? – спросил Альберт, указывая на мать. – Так будь она проклята!
Доктор поцеловал юношу в лоб.
– Да простит тебе Бог эти слова и твою жестокость, – сказал Абель Ленуар. – Ты уходишь совсем юным, но ты уже очень много страдал. Не обвиняй свою мать, она виновата только в том, что слишком любила тебя.
В воцарившейся тишине раздался вдруг слабый голос.
– Не проклинайте свою мать, Альберт, она хотела пожертвовать ради вас жизнью, – произнес этот прерывающийся голосок.
Он принадлежал умирающей Клотильде.
Девушка открыла глаза и тут же опять опустила веки, потому что первой увидела плачущую Лиретту. И, словно желая извиниться за невольную бестактность, Клотильда прошептала:
– Милая девочка, вы стали теперь богатой и знатной. Я вернула вам ваше наследство – и счастлива, что мне удалось это сделать.
– Дорогая, любимая Клотильда, – прорыдала Лиретта, – только не умирайте! Мы будем обожать вас, мы будем преклоняться перед вами!
– Милый Клеман, – прервала ее Клотильда, беря за руку Жоржа, – я и тебе принесла твой титул и твое богатство. И была жестока с твоей матерью, но уже попросила у нее прощения… Почему ты плачешь? Бог милосерден. Что бы я делала здесь, на земле, раз вы любите друг друга?
И лицо Клотильды озарилось детской, ангельской улыбкой.
Чуть приподняв голову, красавица соединила руки Жоржа и Лиретты у себя на сердце и выдохнула:
– Будьте счастливы!
В следующий миг голова Клотильды медленно опустилась на пол.
Смерть простерла над девушкой свои милосердные крылья.
– Прощай, матушка, – произнес Альберт, – я ухожу вслед за любимой.
Анжела испустила душераздирающий вопль и упала на мертвое тело своего обожаемого сына. Возле нее встал на колени доктор Абель.
– Дети мои, – сказал он Жоржу и Лиретте, – эта женщина обречена. Несчастная, она обречена жить…