Тщедушный рыцарь иль дурной король
От моего копья, когда б я с ними
Сразился. О бездушная стихия,
Крушащая все на своем пути!
Ты лишь снегами хладными взбухаешь,
Во мне же – кровь живая. Ты и я —
Мы созданы одною Божьей волей,
Но ты о том не ведаешь, а я,
Который знает все это и полон
Ума и сил, я вынужден сносить
Здесь, в замке доброй матери моей,
Существованье жалкое покорно.
Я здесь томлюсь, заласкан и затискан,
Поскольку мать меня юнцом считает!
Мать добрая моя – плохая мать!
Была б она похуже, было б лучше.
Но не хочу я худшей… Да отплатят
Тем небеса ей, что дадут мне силу
Мольбой несносной раздражать ей слух,
Пока она взлететь мне не позволит
В орлиные просторы, к Солнцу Славы,
Откуда устремившись вниз, я буду
И низости, и подлости разить,
Тем следуя Артурову веленью
Очистить мир… И неспроста Гавейн,
Когда он с Модредом[63] гостил у нас
Минувшим летом, попросил меня
Сразиться с ним. А он ведь истый рыцарь!
За неименьем лучшего, судьей
Стал Модред. В этой схватке тряханул
В седле[64] Гавейна я столь сильно, что
Сказал он: «Ты едва не победил!»
Да-да! Вот так он и сказал, а Модред
Стоял, кусая губы, и молчал.
Был мрачен как всегда он… Ну да Бог с ним!»
И возвратился юный Гарет в замок,
И, к матери войдя, воскликнул: «Мама,
Ты все еще во мне ребенка видишь!
Но любишь ли меня ты?» Смех в ответ:
«Гусенок мой, вопрос твой глуп ужасно!»
«Тогда, коль любишь, мама, ты меня,
Домашнего – не дикого – гусенка,
Послушай сказочку». – «О чем, любимый?
О яйцах золотых и о гусыне?»
Сверкнув очами, ей ответил Гарет:
«Нет, нет, родная! То яйцо, что я
Добыть хочу, прекраснее гусиных.
Яйцо сие Орел, владыка неба,
Чтоб скрыть от глаз людских, унес на пальму
Такую же, как та, что в часослове
Твоем сияет золотой листвой.
И возле этой пальмы постоянно
Бродил охотник юный, но несчастный,
Который часто, глядя на сиянье,
С верхушки пальмы льющееся, думал:
«Кабы я влез туда и взял яйцо,
То стал бы я всех королей богаче».
Но всякий раз, когда уже готов
Был за яйцом полезть охотник, некто,
Его любивший с детства, говорил,
Хватая его за руку: «Не лезь.
Тебя своей любовью заклинаю.
Ты можешь расшибиться!» Так что мальчик
На пальму не полез и не расшибся,
Зато от горя сердцем занемог
И вскоре умер».
Мать ему в ответ:
«Любовь, сынок, коль истинна она,
Сама бы за сокровищем златым
Полезла, чтоб охотнику помочь».
Сверкнув очами, ей ответил Гарет:
«Сказал я разве «золото»? Да разве
Пошли бы люди, а таких – полмира! —
На риск, будь то, о чем поведал я,
Всего лишь золотом? Но нет! Яйцо
Подобно было той чистейшей стали,
Из коей сделан меч Экскалибур.
И молнии на нем играли в бурю,
И волновало всех птенцов оно,
И крик стоял в гнезде такой, что всех
Сводил с ума. Позволь уехать мне!»
Тогда, всплакнув, сказала Беллисента:
«Тебе не жаль меня одну оставить?
Ты видишь сам: отец твой Лот лежит[65]
Как павший столп. Жизнь тлеет в нем едва.
После того, как земли возвратил
Ему Артур, хоть он Артура предал,
Когда боролся с ним в войне баронов,
Стал угасать он, и теперь лежит
Как теплый труп, еще не погребенный:
Не говорит, не видит и не слышит,
И никого не узнает из близких…
А оба твои брата – у Артура.
К тому же, никогда я не любила
Их столь же сильно, как тебя, мой мальчик,
А значит, их любви не заслужила.
Поэтому прошу тебя, останься.
До красных ягодок охочи птицы.
Турниры, войны, милый, для тебя ли?
Ведь ты не знаешь, что такое боль,
Ни рук, ни ног ни разу не ломал
И даже пальца не ушиб… А мне
Одна лишь мысль о яростных ударах,
И ранах, и паденьях в поединках,
И то страшна. Останься! Лань преследуй
В еловой чаще, по брегам ручьев.
Здесь будешь ты мужать день ото дня.[66]
Что может быть такой охоты лучше!
А я – я отыщу тебе невесту,
Красавицу, которая тебе
Украсит жизнь и будет обо мне
Заботиться до той поры, пока
Я, словно Лот, в забвенье не впаду,
Забыв тебя, себя и все на свете.
Останься, сын, ведь ты еще дитя».
А Гарет: «Коль дитя я, то послушай
Еще одну из детских сказок, мама.
Жил-был король, на нашего похожий.
Был у него наследник-сын, который,
Как возмужал, тотчас решил жениться.
Король нашел для принца двух невест.
Одна была прекрасна и сильна,
Владела замечательно оружьем,
И можно было взять ее лишь силой,