Чтобы сделать мое унижение полным, а заодно и подмаслить прессу, было решено, что уже на первом слушании дело изложат целиком. В другом случае приставы лишь кратко перечислили бы выдвинутые обвинения, но на этот раз все было по-особенному. Журналистам описали в подробностях все 342 предмета, изъятые из моего дома: каждую фотопленку, каждый диск с указанием исполнителей записанных на нем песен, каждый предмет одежды с указанием цвета и фасона. Выглядело это примерно так: «Предмет № 193: черная кожаная сумка с серебристыми металлическими ручками, внутри — чек из аптеки «Бутс», черная пластмассовая зажигалка и губная помада». «Предмет № 3: металлическая мельница для перца». «Предмет № 240: Библия» (та самая, которую я читал во время бдений). «Предмет № 245: блокнот со списком лиц, пострадавших от противопехотных мин».
30 августа сэр Майкл Пит, недавно назначенный личным секретарем принца Чарльза, встретился с представителями Скотленд-Ярда и выразил сомнения в достаточности улик. Королевское расследование показало: «Сэра Майкла больше всего беспокоили те последствия, которые может иметь этот суд… Он также выражал опасения, что доказательств недостаточно и суд может оправдать подсудимого. Он считал, что улик против Пола Баррела у полиции мало».
Но как бы там ни было, путь назад был заказан. Спенсеры хотели, чтобы я испил эту чашу до дна.
На следующий день я с одиннадцатью своими родственниками отправился во Флориду. В аэропорте в Манчестере мой взгляд невольно ловил заголовки в газетах, в руках пассажиров: «Стойкий дворецкий вот-вот рухнет?» вопрошала «Дейли Миррор», «Дворецкого Дианы обвиняют в краже на сумму в 5 тысяч фунтов» говорила «Таймс». «Сенсационное дело дворецкого: после совещания в Хайгроуве ему вынесли обвинения», — кричала «Дейли Мейл». Когда мы приехали на виллу под Орландо, эмоции, которые я старался сдерживать последние сорок восемь часов, вылились наружу. «Плакал как дитя», — позже говорил обо мне мой брат Грэм.
В Британии я мог спрятаться от прессы, но мне некуда было деться от психологического давления. Это был ад. Это было невыносимо. Я все время себя казнил, у меня не было сил трезво оценить ситуацию. Так же и здесь: я не мог сидеть на месте, не говоря уже о том, чтобы отдыхать и наслаждаться солнцем. Я измучил себя своими волнениями и страхами. Но уже сам факт, что мне предъявили обвинение, выжег неизгладимый след на моем чувстве собственного достоинства, которое так много для меня значило.
Но я не хотел портить своей семье отдых. Я мужественно старался держаться, я съездил с ними в Диснейленд, посетил НАСА.
Но к середине поездки усталость и психическое истощение взяли свое. У меня на ступнях облезла кожа, я не мог ходить. Меня отвезли в больницу. Врачи сказали, что причина заболевания — нервы.
К концу 2001 года наша семья осталась почти без денег. В банке нас предупреждали, что если нам не удастся в следующие три месяца достать денег, то придется перезаложить дом. Мария вернула в магазин кольцо с аквамарином, которое я подарил ей на Рождество. Дела стали совсем плохи. Нам нечем было выплачивать кредит за дом, мы уже просрочили очередной платеж. Не знаю, что бы мы тогда делали, если бы не щедрость наших друзей: семьи Эдвардсов из Рексхема, Райтов из Кентукки, Гинсбергов из Нью-Йорка, Сьюзи Кассем. Когда Скотленд-Ярд обнаружил, что на наш счет поступила крупная сумма от Гинсбергов, они решили, что тут и надо искать: и отправились допрашивать Гинсбергов в их квартиру на Пятой авеню.
— Но ведь это довольно крупная сумма, — говорили полицейские.
— Да, но мы обеспеченные люди, и нам нетрудно помочь другу, который нуждается в деньгах. Что в этом необычного?
Британским полицейским пришлось удовольствоваться этим ответом.
Нам даже пришлось расторгнуть договоры по полисам бессрочного страхования жизней Ника и Александра, чтобы получить дополнительные средства. Наконец, нам удалось набрать достаточно денег для того, чтобы открыть свой цветочный магазин в соседнем Хольте. Я вспомнил, как меня учили в Букингемском дворце составлять букеты, и мой маленький магазинчик стал источником моей жизни не только в смысле финансовом. Он спас меня, потому что теперь мне наконец было чем заняться. У меня есть гордость, и я не мог пасть в глазах своих покупателей: я должен был казаться сильным. Но каждый день в пять тридцать, когда я запирал дверь магазина и вывешивал табличку «Закрыто», у меня не находилось сил идти домой. Я сидел один в задней комнате и думал. Мария хотела, чтобы я был сильным ради детей. И я хотел, я пытался. Но у меня ничего не вышло. Я плакал в магазине, потому что моя семья уже устала от моих слез. А наедине с собой я мог плакать сколько угодно — никто не узнает… Конечно, Мария знала. Иногда я не возвращался домой до девяти вечера. Я придумывал какие-то отговорки про бухгалтерские дела.