Впрочем, королеве лучше удавалось держаться на ногах, чем мне. Я уже рассказывал, как растянулся на ступеньках в Сандринхеме, когда меня потащили за собой все девять королевских собак. Но во время поездки в Кентукки произошло нечто ужасное. Во второй раз королева склонилась надо мной, спрашивая: «Пол, ты как?»
Мы отправились в США, чтобы поглядеть на конный завод, где королева выбирала своих лошадей. Конный завод находился под Лексингтоном, и его владельцем был Уилл Фарриш, позже ставший американским послом в Лондоне. Тут были конюшни из красного дерева и милые белые заборчики. Еще с тех пор как я полетел с лестницы в Сандринхеме, у меня постоянно болела спина, оттого что сместился диск, и приходилось периодически пользоваться разными мазями. Но когда мы прилетели в Кентукки, боль усилилась, и в последующие шесть дней стала почти невыносимой. Мне было трудно даже просто наклоняться, чтобы поднять туфли королевы, но я терпел, потому что знал: скоро мы вернемся домой. И тут случилось непоправимое.
В последний вечер перед отъездом, пока королева и ее гости ужинали, я стал осторожно спускаться по лестнице в столовую и вдруг почувствовал острую боль в левой ноге. Она была такой резкой, что я не устоял на ногах и покатился вниз по лестнице. Мне было так больно, что я принялся дико вопить и утих только тогда, когда с ужасом понял: я не чувствую своих ног. На мои крики сбежались все двенадцать гостей и королева. Все смотрели на меня и не знали что делать. Кто-то позвонил в 911, кто-то вызвал доктора Фарриша — Бена Роуча.
Камеристка королевы Пегги Хоут склонилась надо мной, и я простонал:
— Пегги, я ничего не чувствую ниже пояса.
Решили, что безопаснее не трогать меня до прихода врачей. Все были очень напуганы и о чем-то переговаривались. Думаю, больше никогда меня не повезут в больницу с такой помпой. Санитары осторожно положили меня на носилки, и скорая помчалась прочь с полицейским эскортом.
Меня отвезли в Центр лечения раковых заболеваний имени Люсиль Марки Паркер в Лексингтоне (в этой крупной больнице лечили не только рак), и тут же встал вопрос о срочной операции. В больнице уже заранее была готова палата для королевы — на всякий случай. Таков порядок: куда бы королева ни отправлялась, в ближайшей больнице для нее всегда готова палата. Думаю, это был первый случай в истории, когда больной лакей спал в королевской постели. Мое пребывание в больнице сопровождалось той же секретностью, как если бы туда поместили саму королеву. На доске, где вывешивался список пациентов, моего имени не было. Вместо него там была изображена корона, ступня [15] и знак мужского пола. Все вместе должно было означать «лакей королевы».
Врачи сказали, что диск треснул и защемил седалищный нерв, поэтому я и не чувствовал ног.
Я лежал на носилках и смотрел на лампы под потолком. Надо мной склонился лорд Порчестер (менеджер королевских скачек). «Королеве нелегко было принять такое решение…» — начал он, а затем объяснил, что рабочий график Ее Величества не позволяет ей ждать моего выздоровления, и она вынуждена вернуться во дворец. Они улетают, а я остаюсь. «Тобой будут заниматься лучшие врачи. Королева обо всем договорилась», — закончил он.
Позже врач сказал мне: «Диск треснул и защемил седалищный нерв. Этим и вызван временный паралич. Надо удалить треснувший диск и освободить нерв. Если не сделать этого немедленно, есть опасность, что вы никогда не сможете ходить».
В полночь было принято решение делать операцию. Когда я пришел в себя, то увидел над собой лицо медсестры Дорис Галлахер. Чувствовал я себя не очень хорошо, но она меня утешила: сказала, что операция прошла успешно, и вскоре я снова смогу ходить. «Вы полностью выздоровеете», — пообещала она.
Я медленно отходил от наркоза. Вся палата была уставлена цветами и фруктами, которые передали для меня гости королевы, которым я испортил ужин. Под потолком был прикреплен телевизор, и я с тоской смотрел прямую трансляцию взлета королевского самолета из аэропорта Лексингтона.