Я поднял голову и заметил, что в комнате почти не было цветов — только две дюжины роз от бывшего президента Франции Валери-Жискар Д'Эстена и его супруги. Я держался только потому, что помнил, как принцесса говорила о смерти. С тех пор, как она провела несколько часов рядом с умирающим Адрианом Уорд-Джексоном, Диана не боялась смерти. Именно тогда началось ее духовное просвещение, именно тогда ее заинтересовала человеческая душа. «Когда человек умирает, его дух какое-то время остается с нами», — я слышал ее голос. Она сказала мне это давным-давно, когда умерла моя мать. Это было единственное, что меня сейчас утешало. Я верил, что ее душа все еще здесь, парит над ее изувеченным телом, душа, которая ждет, когда начнется ее «путешествие», как сказала бы принцесса.
Я смахнул слезы, собрался с силами и сообщил медсестре Умбер, что принес с собой черное платье и туфли, чтобы в них одели принцессу, а также ее помаду и пудреницу. Потом я достал из кармана четки матери Терезы и отдал их медсестре. «Вложите их, пожалуйста, принцессе в руку. Спасибо».
Теперь мне оставалось сделать кое-что еще: поехать в отель «Ритц» и забрать оттуда вещи принцессы. Колин Теббат, который помогал мне пережить горе и шок, хотя ему самому тоже было несладко, договорился о транспорте. Отель был рядом, и вскоре мы уже стояли у стойки портье. Я попросил сообщить мистеру Аль-Файеду, что я пришел забрать вещи принцессы. Портье сказал, что он сейчас наверху. Мы прождали в вестибюле около сорока пяти минут. В конце концов нам сказали, что мистер Аль-Файед очень занят, а вещи принцессы уже отослали в Англию.
Мы вернулись назад в больницу, у которой к этому времени скопилось много журналистов. Мы с Колином присели в комнате, где раньше сидели священники. На столике зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал, что со мной говорит принц Чарльз из Балморала.
— Ты держишься, Пол? — спросил он.
— Да, Ваше Королевское Высочество, спасибо, — ответил я, и мой ответ показался мне абсурдным.
Мне никогда еще не было так больно.
— Пол, ты вернешься с нами на королевском самолете. Мы приедем к тебе в шесть. Джейн и Сара (сестры принцессы) летят со мной, — сказал принц.
А потом он добавил еще кое-что, от чего у меня в горле застрял комок.
— Уильям и Гарри просят тебя держаться, а королева скорбит вместе с тобой.
Я попросил медсестру Умбер разрешения еще раз повидать принцессу. Я собрался с силами, на этот раз зная, что я увижу. Но, когда я вошел, принцесса уже изменилась. Теперь на ней было черное платье и туфли, а волосы красиво уложены. В руках у нее были четки матери Терезы.
К вечеру приехал принц Чарльз. Он подошел ко мне. Мы оба были сражены горем. Он дотронулся до лацкана моего пиджака и спросил:
— Ты правда справишься?
Я кивнул.
Когда леди Джейн Феллоуз и леди Сара Маккоркодейл увидели меня, они обе обняли меня и зарыдали. Сейчас представитель Виндзоров, два представителя Спенсеров и дворецкий были объединены общим горем.
Незадолго до шести я в последний раз зашел к принцессе. Ее тело положили в гроб. Потом многие журналисты писали, что принцесса говорила мне, что хочет быть похороненной в гробу с окошком, чтобы можно было увидеть ее лицо. Но она никогда такого не говорила. Впрочем, ее тело действительно положили в гроб с окошком, а потом этот гроб поместили в классический дубовый гроб. Мне объяснили, что гроб с окошком понадобился для того, чтобы не возникло проблем на французской таможне.
Я сел в королевский самолет с принцем Чарльзом, Колином Теббатом, леди Джейн и леди Сарой. Мы везли принцессу домой.
Подумать только, я сидел рядом с Марком Болландом, помощником принца, который тогда был заместителем его личного секретаря — человеком, которого принцесса называла «ну и фрукт»; с тем, кому Сент-Джеймсский дворец впоследствии поручит проведение в СМИ специально продуманной кампании в пользу Камиллы Паркер Боулз как желанной невесты принца Чарльза. Я все думал, что он делает в этом самолете, и не разговаривал с ним. Когда подали чай, я вдруг с ужасом подумал о том, что принцесса сейчас лежит под нами, в багажном отделении. Теперь она превратилась в ценный груз.
Самолет приземлился на аэродроме Королевских ВВС в Нортольте, западный Лондон. Наш мрачный полет завершился. Мы выбрались из кабины и стали спускаться по металлическим ступеням трапа. Дул теплый ветер, который тут же взъерошил нам волосы. Был вечер, но солнце еще не село. Мы выстроились на взлетно-посадочной полосе. Восемь служащих военно-воздушных сил вытащили гроб из багажного отделения. Гроб был накрыт королевским штандартом. Они медленно понесли его к зданию аэропорта. Принц Чарльз отправился на север, к Уильяму и Гарри. Двум сестрам принцессы и дворецкому нужно было проследить, чтобы принцессу доставили в похоронное бюро, а потом — в Королевскую часовню в Сент-Джеймсском дворце.
Наш кортеж состоял из трех машин. Мы выехали с территории аэродрома и поехали по четырехполосному шоссе А40 к центру Лондона. Тут я увидел нечто такое, что вывело меня из задумчивости. Когда мы приближались к любой машине, она останавливалась. Движение на этой дороге всегда было оживленным, но сегодня каждый водитель тормозил у обочины, вылезал из машины и стоял возле нее, склонив голову. Люди толпились на пешеходных мостах и бросали на дорогу перед нами цветы. Я подумал о том, что сказала бы принцесса, увидев такое зрелище. «Ой, неужели они останавливаются из-за меня? Не может быть!» Она была бы очень смущена.
Мы приехали в похоронное бюро, и я увидел врача принцессы Питера Уилера, который старался всех утешать. Он отозвал меня в сторону, зная, что я недавно пережил в Париже. «Если хотите, я дам вам снотворное…» Я кивнул. Я был не единственным, кому приходилось исполнять свой долг по отношению к умершей принцессе, сдерживая эмоции, и сейчас мне было жаль доктора Уилера. «Сейчас я произведу вскрытие, — сообщил он. — Это будет тяжело». «А зачем еще одно вскрытие?» — спросил я, зная, что вскрытие было сделано в Париже.
«То вскрытие производили на французской земле, по французским законам. Для спокойствия правительства нам тоже нужно сделать вскрытие», — ответил он, упомянув еще о судебной экспертизе и необходимых процедурах. Вскрытие произвели в 1997 году, но вплоть до 2003 года не было проведено никакого расследования. Тело принцессы осталось на ночь в похоронном бюро.
На следующий день мне надо было снова прийти в Кенсингтонский дворец. В восемь часов утра в понедельник я должен был сорвать с дверных проемов липкую ленту. Теперь я вернулся, чтобы охранять ее мир. Кроме меня в апартаментах № 8 и № 9 была только горничная Лили, которая не могла убирать в комнатах, а просто сидела на стуле, сломленная горем.
Ко мне пришел Майкл Гиббинс. «Пол, люди из Сент-Джеймсского дворца приказали мне забрать все ключи от заднего входа».
Не прошло и суток после того, как мы привезли принцессу в Лондон, а эти бессердечные люди уже хотят, чтобы я отдал ключи от того, чем я жил все это время, и они использовали для этого нашего же старшего бухгалтера. Ну нет, я не отдам ключи. Я отказался, и они не стали поднимать скандал.
Эти люди продемонстрировали свое бессердечие в полной мере немного позже. Мне рассказали о том, что произошло с камеристкой Анджелой Бенджамин, которую принцесса очень любила за доброту, непосредственность и чувство юмора. Она, как и многие из прислуги, пришла на работу, но ее тут же выпроводили полицейские. Ей велели собирать вещи, и даже проследили, как она достает свое белье из стиральной машины. Им было наплевать на ее горе. К середине дня она уже ехала в Девон, размышляя о том что же такого она сделала, почему с ней так обошлись. Ответ был прост: она была добрым, чутким человеком в мире роботов, которым было все равно, что поощрить, что выгнать человека с работы.
В то утро я не подозревал о судьбе Анджелы. Я сидел за своим столом в буфетной и смотрел в окно, которое выходило во двор. Передо мной лежал ежедневник. Сегодня Уильям и Гарри должны были бы пойти к портному. Потом — примерка у Армани. Наверху без конца звонил телефон. Через час начал звонить телефон у меня в буфетной. Я отвечал на звонки целый день. Не успевал я положить трубку, как мне снова приходилось ее брать. Вот еще один из друзей принцессы хочет поделиться со мной своим горем. Звонили близкие друзья, друзья-знаменитости, специалисты по нетрадиционной медицине, астрологи, медиумы, тренеры по фитнесу, парикмахеры, кутюрье, члены королевской семьи. Список был бесконечным. Все, кто лично знал принцессу, позвонили мне в этот день. Ко мне обратились даже члены ее семьи — леди Сара, леди Джейн и мать миссис Франсис Шенд Кидд, — чтобы поделиться горем или расспросить о том, как к ним относилась принцесса. Кто-то вспоминал ее. Кто-то улыбался, вспомнив что-нибудь веселое. Кто-то чувствовал себя виноватым и хотел, чтобы его простили. Как будто я вдруг превратился в священника и вынужден был целый день слушать исповеди.