Тут она заметила, что у меня в руке.
— Это цветы для вас, Ваше Величество.
— Как мило! — сказала она, принимая цветы. — И как приятно пахнут!
Королева была дружелюбной и спокойной. Ее уже предупредили, что я хочу поговорить с ней о принцессе.
— Это очень странное дело, — начала она, отдавая цветы пажу.
— Знаю, Ваше Величество. Мне совершенно некому довериться. Вы — единственный человек, к которому я могу обратиться. Я очень рад, что вы дали мне возможность с вами поговорить. Это очень много для меня значит.
Мы стояли. Во время частной аудиенции у королевы не принято сидеть. Я это знал. Ее Величество спросила, как я живу. Я ответил, что стараюсь заниматься делами, чтобы отвлечься. Она спросила про Марию и моих сыновей. Я рассказал, что нового, и перешел к делу. Я рассказал ей, что теперь происходит в Кенсингтонском дворце, что за люди стоят во главе Мемориального фонда, объяснил, что меня тревожит. Мы поговорили об Энтони Джулиусе, о леди Саре, о Патрике Джефсоне, о моем будущем, о расходах Фонда: за один только октябрь было потрачено 170 тысяч фунтов. Затем мы заговорили о Доди Аль-Файеде и принцессе.
По всей вероятности, королеву, так же как и многих других, ввели в заблуждение газеты: она полагала, что их отношения очень серьезные.
— Ваше Величество, этот роман закончился бы слезами. Принцесса прекрасно знала, что у него были проблемы с деньгами, с наркотиками, с выпивкой, знала, что он пользуется услугами проституток. И все это, я думаю, вскоре сыграло бы свою роль, — убеждал я. — Я всегда говорил принцессе: «Не теряйте контроль над своим внутренним миром». Но на яхте с Доди она не могла ничего решать. Он, когда хотел включал кондиционеры на полную мощность, сам решал, куда им плыть, сам выбирал еду. Сам решил устроить ей ужин в Париже, и был уверен, что она не откажется. Она хотела вернуться домой, Ваше Величество. Ей не терпелось снова обрести свою независимость.
Королева слушала очень внимательно и, как и по другим вопросам, честно и прямо высказала свое мнение. Затем она рассказала мне, что с сентября ей много раз звонила Франсис Шенд Кидд.
— Осмелюсь сказать, Ваше Величество, что вы, должно быть, очень храбрая женщина, раз решились связаться с ними, — пошутил я.
Раз уж она сама ее упомянула, я рассказал ей, что меня беспокоит то, что происходит в Кенсингтонском дворце, что Франсис Шенд Кидд, ни с кем не советуясь, рвет документы, письма и личные записи принцессы, которые, как я считаю, могут иметь историческую ценность.
— Ваше Величество, я не могу спокойно смотреть, как уничтожают историю. Я буду защищать наследие принцессы, буду хранить ее тайны. И я намерен сохранить те документы и вещи, которые принцесса дала мне.
Королева молча слушала. Она не стала возражать. Думаю, она, как и я, считала, что мой долг — сделать что-то. Я не стал уточнять, о каких именно предметах идет речь и куда я их спрячу. Одного того, что королева не возразила и не нахмурилась, было для меня достаточно. Теперь я знал, что могу действовать так, как считаю нужным.
Полагаю, она понимала, что я чувствую. Она сказала: «Помню, когда умерла моя бабушка, я приехала в Мальборо Хаус и увидела, что там к каждому предмету прикреплены бумажки. Все накинулись на ее вещи как стервятники… я знаю, что на это очень тяжело смотреть тем, кто любил умершего».
После этого мы заговорили об Уильяме и Гарри я рассказал, как они приезжали в Кенсингтонский дворец, чтобы забрать свои вещи. Никогда в жизни я не беседовал с королевой так долго. Это была большая честь — беседовать с королевой по-дружески, да еще так долго — мы разговаривали с двух часов и, насколько я помню, расстались почти в пять. И все это время мы провели на ногах. За десять лет накопилось многое, нам было что рассказать друг другу. Атмосфера нашей беседы была настолько неформальной, что, мне казалось, она была больше похожа на встречу родственников после долгой разлуки, чем на разговор дворецкого с королевой.
И конечно, после моего суда в 2002 году газеты писали: «это полная чушь, что дворецкий мог беседовать с королевой три часа подряд». Королевские эксперты, которые могли только мечтать о такой длительной аудиенции, с экранов телевизоров уверяли, что такая беседа «немыслима», «в высшей степени невероятна» и «является полным вымыслом».
«Даже премьер-министру королева уделяет лишь пятнадцать минут, а потому, сами подумайте, может ли она уделить дворецкому в десять раз больше?» — вопрошал один из бывших королевских слуг.
Газета «Сан», как обычно, «точная» в своих заявлениях, утверждала, что аудиенция длилась три минуты, по крайней мере, не больше часа.
Тогда Букингемский дворец решил прояснить этот момент и открыть публике правду. Королева сказала, что, насколько она помнит, «встреча длилась как минимум полтора часа».
Как бы там ни было, мы довольно долго простояли с ней и проговорили. Мне даже подумалось, что вернулись те времена, когда я кормил ее собак и мы по-дружески болтали.
Конечно, мы много говорили о принцессе. Я сказал королеве, что принц Чарльз был единственным, кого принцесса по-настоящему любила. Я знал, о чем говорю: принцесса сама об этом писала в феврале 1996 года. Когда мы заговорили о принцессе, общий тон разговора изменился. Я чувствовал, что королеве хотелось вернуть прошлое.
— Я так много раз пыталась протянуть Диане руку помощи. Ты не представляешь, Пол, сколько я написала ей писем.
Тут я вспомнил, как принцесса, сидя на лестнице или в гостиной, читала мне эти проникнутые любовью и заботой письма из Букингемского дворца или Виндзорского замка.
— Представляю, Ваше Величество. Я видел эти письма. Принцесса всегда на них отвечала. Но беда была в том, что вы говорили на черно-белом языке, а принцесса — на многоцветном.
Я имел в виду, что они принадлежали к разным поколениям, и, естественно, говорили на разных языках.
Впервые в жизни мне захотелось подойти к королеве и обнять ее. Но она — не принцесса, и с ней такое было немыслимо. Поэтому я просто стоял, слушал и думал о том, что, если бы британский народ увидел, с какой подлинной теплотой относилась королева к принцессе, никаких сплетен о плохих отношениях между ними не возникло бы.
Я вспомнил одно из писем, которое оставила мне принцесса:
Мне хотелось бы обнять свою свекровь.
И сейчас я своими глазами видел, что королева беспокоилась о принцессе как любящая свекровь, а не как недосягаемый монарх. Королева действительно пыталась ей помочь, и моя хозяйка об этом знала. Именно поэтому она никогда не считала своими врагами ни королеву, ни герцога Эдинбургского.
Королева все это понимала, однако добавила: «Но что бы я ни делала, она либо неправильно меня понимала, либо встречала мои действия враждебно как неуместные». Было видно, как это печалит королеву. «А ведь я просто пыталась ей помочь».
Беседа приближалась к концу, но на прощание королева, глядя на меня поверх очков, сказала еще одну вещь-«Будь осторожен, Пол. Ни один не был так близок к королевской семье, как ты. В нашей стране есть такие силы о которых ни ты, ни я не имеем понятия», — и она выразительно на меня посмотрела. Ее взгляд спрашивал: «Ты понял?».
— Хорошо, рада была с тобой поговорить, Пол, — закончила она. — Держи меня в курсе твоей деятельности, хорошо? А мне давно пора вести собак на прогулку.
Мы пожали друг другу руки. Я поклонился и вышел.
После моего процесса, когда я рассказал об этой встрече с королевой, было много разговоров относительно того, что могло означать «Будь осторожен», и вообще, могла ли королева такое сказать. Так что же она имела йФиду? Я знал только то, что она сказала. Она не пояснила и никак не уточнила свое предупреждение. Более того, в ее предупреждении не было ничего театрального. Тогда я решил просто принять к сведению то, что услышал. Она велела мне быть осторожным, и я буду осторожным — вот к какому выводу я пришел. Я так понял, что она предостерегала меня не от кого-то конкретно, она хотела, чтобы я вел себя осторожнее со всеми без исключения, потому что никто не понимал сложность положения, в котором я оказался, лучше, чем королева, и никто, лучше, чем она, не знал, насколько я был близок к принцессе.