- Что за речь! - сказала она молодому клирику в длинной коричневой рясе странствующего священника, сидевшему рядом с ней и заполнявшему бумаги для графа Лавастина. - Ну, мальчик, брат Родлин найдет для тебя место в конюшне. Кто следующий?
- Но брат Гиллес обучил меня буквам. Многие из них я смогу аккуратно нарисовать.
Священник бросил на него заинтересованный быстрый ястребиный взгляд.
- А читать умеешь?
- Нет... нет, я еще не умею читать, но уверен, смогу помогать почтенному брату. Я умею считать... - Но священник уже отвел от него глаза, обращаясь к следующему кандидату. Алан расстроенно обратился к Дуоде. Все шло не так, как он хотел... - Но вы же помните, тетушка Бела говорила, что меня хотят посвятить...
- Дальше! - резко оборвала кастелянша. Молодая женщина вышла из толпы, и Алану не оставалось ничего, кроме как выполнить приказание.
Он нашел конюшни и сразу был приставлен к работе, с которой справился бы любой кретин, - наполнять тележку навозом и опорожнять ее на полях. Единственным его товарищем был слабоумный по имени Лэклинг, парнишка его возраста, тонкий как палка, с кривыми ногами и странно скособоченной нижней челюстью, из-за чего он не мог и слова толком произнести. Он был капризен и ленив настолько, что проще было заставить идти упрямого осла, чем его работать, но Алан не мог злиться на обиженное богами создание.
- Вижу, ты остался один с нашим Лэклингом, - сказал мастер Родлин в тот вечер, после того как молодые люди наскоро поужинали сыром, хлебом и поделенной на двоих луковицей. - Можешь поделить с ним и чердак. Последи, чтобы другие парни не обижали беднягу. Он безобидный, и скотина ему доверяет. Наверное, потому, что такой же безмозглый.
Лэклинг издал странный шипящий звук и стал подбирать крошки хлеба с грязного пола конюшни. С этим сокровищем в руках он вышел наружу, протянул раскрытую ладонь, глядя в небо, и нервно посмотрел по сторонам.
Мастер Родлин заворчал с сожалением:
- Думает, птицы слетятся на его руку пообедать. Дурень! Но диакониса Вальдрада говорит, что наш долг, как примерных дайсанитов, давать кров несчастным. Мальчик родился здесь, рядом с самым фортом. Мать умерла трудные роды. Лучше бы умер и он сам, бедный урод.
- Я тоже здесь родился, - сказал Алан. - В Лавас-Холдинге.
Родлин посмотрел на него с некоторым интересом:
- А кто была твоя мать?
Алан покраснел:
- Не знаю.
- А, - понимающе протянул Родлин, - чей-то приемыш, да? В таком городке, как этот, всегда найдутся женщина или две, которые не знают, от кого родился их ребенок, и отдадут его.
- Она не отдавала меня. Она умерла в родах.
- И у нее не было родных? А твой отец?
Алан опустил голову, видя, как заинтересованное выражение на лице мастера Родлина меняется на все понимающую улыбку: теперь все будут знать, что Алан - чей-то незаконнорожденный и нежеланный сын.
- Ну ладно, давай, - продолжил конюх. - Все сделай в конюшнях, как положено. Только не подходи близко к псарне.
- Там же нет собак.
- Когда граф Лавастин вернется, будут. Эти зверюшки прикончат тебя, как только подойдешь. Не забывай, держись подальше - для собственного же блага. Видишь этот шрам? - Он показал незарубцевавшийся шрам на шее. - От них подарочек. И не только это. Держись подальше и останешься цел.
- Зачем же граф держит таких злобных тварей? - спросил Алан, но Родлин уже уходил. У него были дела поважнее, чем общение с безродным мальчишкой из конюшни.
С печальным видом Лэклинг, держа крошки в руке, вернулся в стойло. Алан чихнул и стряхнул клочки сена с губ:
- Не думаю, что ты что-нибудь знаешь про этих собак.
- Моовр, - сказал Лэклинг, - хрронсгью лакалыг...
Алан грустно улыбнулся недоумку. И впрямь, его положение ничем не отличалось от участи этого убогого, уже не ребенка, но и не мужчины. В Осне Алан был племянником тетушки Белы, и это многого стоило. А здесь он деревенский мальчишка, не владеющий мечом, не имеющий родных и ничего, что могло бы выдвинуть его. И поэтому его сделали мальчиком при конюшне и поручили вывозить навоз. У него, впрочем, оставались разум и сила.
- Пойдем. - Он взял карлика за руку и повел на улицу, где при свете заката каменная башня отбрасывала тень, и последние лучи солнца освещали флаг, развевающийся над воротами палисада: два черных пса на серебряном поле. Символ графов Лаваса. - Разожми кулак. Давай возьмемся за руки и постоим немного.
Так стояли они, пока закат догорал, лошади ржали в стойлах все тише, а внешний двор погружался в вечерний покой. Откуда-то выпорхнул воробей и сел Алану на палец, затем клюнул крошку из руки Лэклинга. Лэклинг от радости вскрикнул, и птичка улетела.
- Тише, - сказал ему Алан. - Помолчи немного.
Они еще подождали, и скоро другой воробей и еще один прилетели к ним и стали клевать крошки из рук Лэклинга - карлик чуть не плакал от восторга, но послушно молчал.
Мастер Родлин не обращал внимания на Алана, пока мальчик исправно выполнял то, что ему поручали. Да и всем обитателям замка в тот первый месяц, пока сержант Фелл готовил солдат к выступлению, было не до него. Он наблюдал, как молодые люди разделились на группы, чтобы участвовать в кулачных боях, а один раз - в поножовщине. Он, пристыженно-любопытный, смотрел, как молодые солдаты флиртуют со служанками и исчезают с ними по темным углам и чердакам. Он наблюдал, как опытные в военном деле люди готовят оружие и повышают свое мастерство.
В день святой Кристины, мученицы и покровительницы города Гента, в Лавас прибыла какая-то женщина, одетая в форму "королевских орлов", привезя сообщение графу. Тем же вечером во время ужина, сидя за нижними столами, Алан с изумлением увидел, что разговор "орлицы" с кастеляншей Дуодой, сидевшей за столами выше, перешел в спор.
- Это не приказ, - говорила "орлица" с негодованием. - Король Генрих ожидает, что граф Лавастин его поддержит. Хочешь мне сказать, что граф отказывается?
- Я хочу сказать, - сдержанно отвечала Дуода, - что пошлю письмо графу с сержантом Феллом и его людьми, которые выступят через два дня. К концу лета граф Лавастин вернется, и, уверена, он начнет действовать, как только сможет.