В контексте изучения эволюции «придворных» исследований важно следующее: с развитием конституционного конфликта конца 1630-х – начала 1640-х годов «двор» начинает восприниматься как отдельная политическая группа, которая не просто стремится к удовлетворению собственных амбиций, но претендует на то, чтобы оказывать влияние на развитие всего общества. Меняется и представление о неразрывном единстве монарха и его двора. Спектр возможных трактовок, предлагаемых современниками, был весьма обширен, однако оппозицией весьма широко тиражировалась следующая картина: «партия двора», стремящаяся к изменению устоев английской конституции и не скрывающая своих прокатолических симпатий, воздействует на политические устремления короля, которому отводится весьма пассивная роль. При этом речь шла уже не о средневековом «влиянии дурных советников», но о влиянии враждебной и чуждой остальному обществу политической и конфессиональной среды. В устах оппозиции с «партией двора» прочно ассоциировались как высшие административные органы – прежде всего Тайный совет монарха, так и совершенно, казалось бы, «непридворные» институты, такие как, например, прерогативные суды – Звездная палата и Высокая комиссия, то есть та сфера, где вырабатывались неприемлемые для будущих сторонников Парламента решения.
В подобной перспективе уже не монарх являлся творцом своего окружения и «двора», а наоборот – «партия двора» создавала и развивала политическую и идеологическую программу, к которой в итоге примыкал король.
Пагубность влияния этой среды как на монарха, так и на общество не сводилась для современников лишь к распространению порочных нравов. Еще в яковитский период сатира (далеко не всегда рождавшаяся в ультра-пуританских кругах) подвергала двор критике не только за то, что в глазах современников он оказывается центром потребления средств и ресурсов, получаемых за счет «страны», тем самым лишая необходимых средств и возможностей тех, кто непричастен «придворной» среде. Наиболее весомым упреком, озвученным, скажем, в произведениях Майкла Драйтона или Томаса Миддлтона было то, что двор виделся им особой, самостоятельной группой, разрушавшей «подлинно английскую» патерналистскую модель отношений внутри общества. (Можно было при этом делать акцент на отношениях между монархом и общиной его подданных, между монархом и парламентом, между монархом – главой Церкви Англии и верующими или же, на другом уровне, на отношения между главой семейства и остальными его членами. В любом из этих случаев придворная среда, зиждившаяся на нестабильных и изменчивых связях личного патроната, требовавших для их поддержания постоянного личного присутствия, вложения немалых средств и приложения усилий, заслуживала порицание со стороны тех, кому не посчастливилось к ней принадлежать)[4]. Парадоксальным образом, на конструируемой оппозиционной пропагандой политической сцене именно «партия двора» оказывалась активной действующей стороной, провоцировавшей конфликт, в то время как «страна» с ее постулируемой стабильностью и здоровым консерватизмом должна была олицетворять приверженность древним основам английской конституции.
Вопрос о том, насколько обозначения «партия двора» и «партия страны» соответствовали политическим реалиям, а также в какой степени возможно говорить о действительном противостоянии этих двух группировок, все еще является темой для историографической дискуссии. Воспринятая у современников-полемистов идея противоборства двух лагерей до середины XX в. занимала прочные позиции в работах исследователей Гражданской войны[5] и была подвергнута критике ревизионистской школой[6]. В развернувшемся в Англии конфликте К. Рассел и его последователи усматривали не столько противостояние двух «партий»-антагонистов, сколько гораздо более сложный клубок персональных и групповых конфликтов. При анализе ситуации первостепенное значение для ревизионистов приобретал структурный и инструментальный анализ событий и источников, в то время как субъективные оценки и концепции, пусть и восходящие к современникам событий, отходили на второй план и подвергались переосмыслению. Действительно, продемонстрированная ревизионистами неустойчивость группировок (как парламентских, так и придворных), эволюция политических приоритетов участников конфликта в зависимости от конкретных ситуаций побуждала исследователей отказаться от использования двухчастной модели и восприятия «двора» и «страны» как противостоящих констант. Тем не менее, оба понятия широко использовались современниками и, несомненно, являли собой вербализацию представлений о складывании внутри элиты политических альянсов, скрепленных чем-то большим, нежели династические, конфессиональные, национальные или корпоративные узы.
Обрисованную выше картину обогащают наблюдения над феноменом королевского двора, принадлежащие перу Д. Юма. Разумеется, на страницах его «Англии под властью дома Стюартов» собственно «придворная» тематика ни в коей мере не является самостоятельным предметом описания, анализа или последовательной рефлексии. Но, тем не менее, шотландский философ делает несколько важных наблюдений, к которым историки вновь обратятся лишь во второй половине XIX в. и позднее, уже в XX столетии.
Как и большинство своих предшественников, прежде всего, подобно лорду Кларендону, Юм сохраняет представление о дворе как «политической среде», а также и традиционное противопоставление «двора» и «страны», «провинции». Однако Юм открывает, что эта среда не однородна внутренне: двор подвержен исторической динамике. Речь идет не только о «лучших» или «худших» нравах его обитателей.
Разнообразные факторы, такие как личность монарха и его пристрастия, внутри– и внешнеполитические условия, конфессиональная ситуация, личное и административное влияние тех или иных придворных – все это, в глазах Юма, делало двор Елизаветы Тюдор непохожим на двор Якова I, а двор Карла I – на двор его сына Карла II. Юм, разумеется, не сосредоточивается на динамике изменений придворных институтов или должностей – этого придется ожидать еще почти полтора столетия, но демонстрирует изменчивость и подвижность придворной среды (ее большую или меньшую политизированность, большую или меньшую зависимость происходящего при дворе от монарха и т. д.).
Следующее наблюдение, которое Юм делает как бы мимоходом, касается роли двора в развитии общества, и прежде всего – нобилитета. Реконструируя и сравнивая политику Елизаветы Тюдор и Якова Стюарта в отношении знати, Юм, предвосхищая в некотором отношении мысль Норберта Элиаса, отмечает, что двор может использоваться государями как эффективный политический и социальный инструмент, средство управления и даже манипулирования знатью. «Приманить знать ко двору монарха, вовлечь дворян в дорогие удовольствия или занятия, губительные для их состояния, усилить их зависимость от министров через присутствие в столице, ослабить их влияние в провинции через жизнь вдали от собственных поместий – таковы обычные прием деспотических правительств»[7]. Юм отмечает также, что для самих монархов взаимозависимость между ситуацией при дворе и состоянием дел в стране была очевидной, а то, как пользоваться возможностями этой взаимосвязи, зависело от политической воли каждого государя.
Наконец, Юм косвенным образом отмечает соединение в жизни двора двух «измерений» – сферы политической и публичной, с одной стороны, и «приватной» сферы жизни монарха – с другой. Он полностью отходит от средневекового представления о сакральном теле короля, любые действия которого публичны с необходимостью. В то же время эта «приватная» сфера не приравнивается к происходящему в королевском хаусхолде, домовом хозяйстве; Юм видит возможность сосуществования в рамках одного и того же двора монарха-правителя и монарха – частного лица, наделенного собственными уникальными личностными характеристиками.
4
Sharpe К. Criticism and Compliment: The Politics of Literature in the England of Charles I. Cambridge, 1987; Smuts R. M. Court Culture and the Origins of a Royalist Tradition in Early Stuart England. Univ. of Pensilvnia Press, 1999.
5
Zagorin P. The Court and the Country: a Note on Political terminology in the Earlier Seventeenth Century // The English Historical Review. Vol. 77. N 303. April 1962. P. 306–311.
6
Court, country and culture. Essays on Early Modern British History / Ed. by B. Y. Kunze, D. D. Brantigam. New York, 1992; Conflict in Early Stuart England / Ed. by R. Cust, A. Hughes. New York, 1989.
7
Юм Д. Англия под властью дома Стюартов: В 2 т. / Под ред. С. Е. Федорова. СПб., 2001. Т. 1. С. 113.