Диана Стаккарт
«Королевский гамбит»
1
Думая, что учусь жить, я учился умирать.
МИЛАН, ЛОМБАРДИЯ, 1483
Малиновое пятно расползлось в форме цветка по белоснежной парче. Яркое пятно бурело на лепесткообразных краях. Вокруг рубинового бутона виднелось несколько коричневых капель, словно нарочно стряхнутых с кисти художника. Мне понравился контраст белого и красного цветов, выигрышно смотрящийся на фоне зеленеющей лужайки. Доведись мне воссоздавать эту картину на Мольберте, я бы еще добавил несколько ярких весенних листьев и, пожалуй, нарисовал бы по соседству на камне белого голубя.
Но, разумеется, не стал бы изображать изящный кинжал, рукоять которого торчала, как тычинка — серебристая, вызывающая ужас, — из центра кровавого цветка.
Я обнаружил мертвеца первым и поэтому успел подробно изучить композицию этой страшной картины. Он лежал на земле обнесенного высокими стенами сада — одного из многих владений хозяина замка Сфорца. Дворец этот был родовым гнездом правящего герцога Милана Лодовико Сфорца по прозвищу Моро. Так назвали его за темный цвет лица и заодно наградили другими, куда менее лестными именами. Разумеется, Лодовико только назывался герцогом, таковым не являясь, ведь он силой отнял этот титул у своего малолетнего племянника, и титул не был еще официально утвержден папой.
Упомянутый выше замок и для меня стал домом, хотя звание мое конечно же было далеко не высоким. Будучи подмастерьем придворного инженера и художника, Леонардо Флорентийского, или Леонардо да Винчи, я занимал в замковой иерархии положение ниже, чем помощник конюха. Вместе с другими юношами, проявившими незаурядный талант в области владения кистью, я трудился с рассвета до сумерек в мастерской учителя. Там я натягивал холсты, смешивал краски и очищал палитры… и, случалось даже, касался кистью фрески или панно, подписанных именем великого человека.
К счастью, в этот праздничный день не помощник конюха сделал ужасное открытие, а я, подмастерье, всем известный под именем Дино. Иначе бы в замке тотчас же поднялась тревога. Уже через несколько минут все — от чистильщика ночных горшков, до самого герцога — толпились бы в саду и глазели на мертвеца. И подобный переполох конечно же положил бы конец партии в живые шахматы, проходившей в это время на главной лужайке замка.
Это развлечение было в последнюю минуту включено в программу недельных празднеств, устроенных в честь мсье Виласса, французского посланника, гостящего у герцога. Ставкой в игре была понравившаяся обоим картина. Не желая никого обидеть, Лодовико объявил, что она достанется победителю.
Спор разгорелся между ними в мастерской учителя вчера утром. Герцог и посланник, стоя посреди комнаты лицом к лицу на грубом деревянном полу, были, казалось, готовы пронзить друг друга. На обоих поверх разноцветных рейтуз были одинаковые красно-сине-золотистые атласные камзолы с прорезями. Голову герцога украшал мягкий, усыпанный драгоценными каменьями бархатный берет малинового цвета — изящный головной убор, подчеркивающий грубые черты его темного лица. Темно-синяя, с высокой тульей шляпа посланника выгодно смотрелась на фоне его мягких, седых волос и темных глаз.
Их наряд резко контрастировал с простым коричневым жакетом и темно-зелеными рейтузами учителя — точно такую же одежду носили и мы, подмастерья. Он стоял чуть поодаль, и их приход, видимо, не мешал работе; Леонардо вежливо улыбался и не вмешивался в разговор знатных лиц.
Другие подмастерья и я, столпившись на почтительном расстоянии от собеседников — за незавершенными панно — и делая безучастный вид, изо всех сил старались уловить хотя бы несколько слов.
— Шахматы? — предложил посланник на ужасном итальянском и приятно улыбнулся. Он, видно, представил, как они, склонившись над небольшой доской перед камином в главной зале, осторожно передвигают резные, слоновой кости фигуры и попивают превосходное вино.
У Моро, однако, созрел более грандиозный замысел.
— Шахматы — да, только необычные, — ответил герцог. — Однажды, гласит легенда, два знатных венецианца посватались к одной прекрасной девушке. Не желая решать спор железом, они сыграли партию в живые шахматы, где в роли фигур выступали их придворные. И девушка досталась победителю матча.
Замолчав, он указал на предмет спора, недавно законченный портрет очаровательной женщины, стоящей перед ними на мольберте. «Почему бы и нам схожим образом не уладить наше дело, мы ведь тоже препираемся из-за женщины?»